Чехов был высоким худощавым человеком с немного вытянутым лицом, которое украшала острая бородка. Движения его были лёгкими и непринуждёнными. У него были голубые лучистые глаза, а маленькие круглые очки придавали ему особую элегантность. Вьющиеся каштановые волосы он зачёсывал назад.
Толстой Борода у него была каряя, почти рыжая, волосы черные, немного кудрявые, глаза светло-голубые. Глаза эти иногда бывали мягкими и ласковыми, иногда веселыми, а иногда строгими и пытливыми.
Сам он был большой, широкий, мускулистый. Движения его были быстрые и ловкие. В то время он не был еще сед, и на его лице не было еще следов тех страданий и жгучих слез, которые позднее избороздили его черты, когда он одиноко и напряженно искал смысл жизни. К старости он поседел, согнулся, стал меньше ростом, и светлые глаза его стали более ласковыми и часто грустными. [..]
В свободное от занятий время папа был самым веселым человеком, какого я когда-либо знала. С ним всегда бывало весело: казалось –
Чехов был высоким худощавым человеком с немного вытянутым лицом, которое украшала острая бородка. Движения его были лёгкими и непринуждёнными. У него были голубые лучистые глаза, а маленькие круглые очки придавали ему особую элегантность. Вьющиеся каштановые волосы он зачёсывал назад.
Толстой Борода у него была каряя, почти рыжая, волосы черные, немного кудрявые, глаза светло-голубые. Глаза эти иногда бывали мягкими и ласковыми, иногда веселыми, а иногда строгими и пытливыми.
Сам он был большой, широкий, мускулистый. Движения его были быстрые и ловкие. В то время он не был еще сед, и на его лице не было еще следов тех страданий и жгучих слез, которые позднее избороздили его черты, когда он одиноко и напряженно искал смысл жизни. К старости он поседел, согнулся, стал меньше ростом, и светлые глаза его стали более ласковыми и часто грустными. [..]
В свободное от занятий время папа был самым веселым человеком, какого я когда-либо знала. С ним всегда бывало весело: казалось –