Вначале xvi века в титул султана был возведен сын жаныбека - касым. а ханский титул от керея перешел к его сыну бурундуку, который согласно праву наследия стал править казахским ханством. на первых порах по традиции султан касым повиновался хану бурундуку, признавал его власть. хотя ханом являлся (1480-1511 гг.) бурундук, фактически вся власть в ханстве находилась в руках султана касыма. соперничество между двумя влиятельнейшими лицами государства завершилось победой султана касыма, в результате чего хан бурундук был изгнан из страны. с 1511 года касым взял ханскую власть в свои руки. став ханом, касым стремился ослабить влияние феодальной знати, укрепляя тем самым свою личную власть. всю свою энергию и действия он направил на расширение территории ханства. в результате его завоевательных походов против соседних государств еще более укрепилось и политическое положение казахского ханства. в период правления хана касыма казахское ханство превратилось в мощное и политически влиятельное государство. как сильная личность, хан касым постоянно проводил политику по расширению территории ханства, ему казахское государство утвердило свое политическое влияние среди ближних и дальних государств. как свидетельствуют средневековые авторы, в период правления хана касыма казахское ханство переживало период подъема. хан касым в короткие сроки мог созвать конное войско в 300 тысяч всадников. мухаммед хайдар дулати подчеркивал могущество казахского хана касыма: «он распространил свою власть над дешти-и-кыпчаком. подданных у него более миллиона человек. после джучи-хана в этом юрте не было хана более могущественного, чем он». м.х. дулати также писал, что войско хана касыма насчитывает 300 тысяч воинов.народные предания казахов связывают с именем хана касыма создание свода законов, известных как «касым ханныц каска жолы» («проторенный путь хана касыма»). после смерти бурундука касым стал властителем всей дешт-и-кыпчакской степи. расцвету ханства касыма способствовало ослабление переживавшей тяжелый кризис некогда могущественной соседней ногайской орды. вследствие этого часть кочевых племен ногайской орды - кыпчаки, канлы и другие переходили под покровительство казахских султанов. многие общины, находившиеся под властью ногайских феодалов, перешли под покровительство хана касыма и казахских султанов.основные районы единой этнической территории казахов окончательно стали формироваться при хане касыме. в начале xvi века хан касым значительную часть огромной исконной территории казахов подчинил себе. к этому времени границы казахского ханства на юге охватили присырдарьинский регион и присырдарьинские города в туркестанском регионе. на юго-востоке были присоединены основная часть жетысу, поймы рек чу, талас, каратал и или. на севере и северо-востоке казахские границы от гор улытау и озера достигли отрогов каркаралинских гор. на северо-западе границы казахского ханства приблизились к пойме реки урал (яик). в это время численность населения, находившегося под властью хана касыма, составляла один миллион человек. в начале правления хана касыма политико-административным и торгово- центром казахского ханства являлся город сыгнак. с вхождением в состав ханства города туркестан он стал его столицей. хан касым правил ханством из туркестана. укрепление казахского ханства при хане касыме повысило его международный авторитет, дало возможность поднять на высокий уровень внешнеторговые и дипломатические отношения с другими странами. тесные связи были установлены со среднеазиатскими ханствами, поволжья, сибирским ханством и россией. примечательно, что в зависимости от создавшихся ситуаций хан касым проводил гибкую и дальновидную внутреннюю и внеш¬нюю политику.
С созывом Земского собора спешили. В грамотах, рассылаемых по городам, воеводам строго было приказано «не волочить» с выборами. И не случайно: в середине лета 1648 года для власти не было ничего важнее Земского собора и нового Уложения. Эти два события представлялись судьбоносными для страны и ее будущего. Но история нередко распоряжается по-своему, вовсе не обращая внимания на то, что нужнее власти. В ней одновременно могут происходить события, одни из которых из-за производимого шума кажутся почти эпохальными, а другие, неприметные и бесшумные, — совсем не заслуживающими внимания. О них до поры до времени даже не знают! А потом все оказывается наоборот.
Нечто подобное случилось в июле: пока писались, рассылались, читались и исполнялись грамоты о выборах, на восток из Нижнеколымска (одна изба с нагородней!), «для прииску новых неясачных людей», двинулся немногочисленный отряд Семена Дежнева. Этот очередной поход «встречь солнцу» в исторической ретроспективе оказался не менее значимым, чем предстоящий Земский собор и Соборное уложение. Последние очень быстро из настоящего стали достоянием Дежнев же, того не ведая, больше трудился для будущего. Казаки, обогнув на ладьях Чукотский Нос (то есть открыв пролив между Америкой и Азией), весной 1649 года в устье реки Анадырь срубили острог — один из первых форпостов России на Тихом океане. Многотрудная сибирская эпопея в своем движении на северо-восток подошла к естественному рубежу — дальше был океан.
В Москве ничего не было известно об этих событиях. Такие новости обыкновенно не выходили за стены Сибирского приказа и интересовали верхи разве только с точки зрения пополнения государевой казны сибирским «мягким золотом» — мехами. К тому же верхи в эти месяцы погрязли в борьбе и интригах. Однако и острота противостояния, и ставки, и даже борение страстей вполне сопоставимы. Из скромного отечественного арсенала придворной интриги были извлечены почти все средства, за исключением разве только злосчастных «корешков».
На этот раз Алексей Михайлович был не сторонним зрителем. Он поневоле оказался втянут в борьбу, решая задачи, которые раньше даже во сне не могли ему привидеться. Надо было «утишать» бунт и нормализовать положение в столице и в провинции. Следовало позаботиться о возвращении Морозова. В эти недели Кремль и Кириллов монастырь беспрестанно обменивались гонцами. Правда, от этих пересылок до нас дошло немногое: то, что писал царь своему воспитателю, не сохранилось. Зато сохранились царские грамотки монастырским властям. И эти грамотки очень показательны. Забота Алексея Михайловича о благополучии и жизни боярина доходила до мелочей. Царь знает, что на праздник Успения в обители собирается множество богомольцев, и выражает беспокойство: вдруг случится какое «дурно»? Тотчас следует наставление игумену, чтоб тот жил «с великим береженьем».
В конце августа — новый поворот. Решено перевести Бориса Ивановича ближе к Москве. Алексей Михайлович вновь берется за перо. На этот раз он признает общеизвестное — Морозов принужден был покинуть столицу «для смутного времени», но теперь оно «нашим государьским счастьем… утихает», и потому скоро боярину следует в тайне оставить обитель. «Да отнюдь бы нихто не ведал, хотя и выедет куды, — поучал царь монастырские власти, — а есть ли сведаю, и вам быть казненными, а если убережете его, так и мне добро сделаете, и я вас так, чего от зачяла света такой милости не видали».
С созывом Земского собора спешили. В грамотах, рассылаемых по городам, воеводам строго было приказано «не волочить» с выборами. И не случайно: в середине лета 1648 года для власти не было ничего важнее Земского собора и нового Уложения. Эти два события представлялись судьбоносными для страны и ее будущего. Но история нередко распоряжается по-своему, вовсе не обращая внимания на то, что нужнее власти. В ней одновременно могут происходить события, одни из которых из-за производимого шума кажутся почти эпохальными, а другие, неприметные и бесшумные, — совсем не заслуживающими внимания. О них до поры до времени даже не знают! А потом все оказывается наоборот.
Нечто подобное случилось в июле: пока писались, рассылались, читались и исполнялись грамоты о выборах, на восток из Нижнеколымска (одна изба с нагородней!), «для прииску новых неясачных людей», двинулся немногочисленный отряд Семена Дежнева. Этот очередной поход «встречь солнцу» в исторической ретроспективе оказался не менее значимым, чем предстоящий Земский собор и Соборное уложение. Последние очень быстро из настоящего стали достоянием Дежнев же, того не ведая, больше трудился для будущего. Казаки, обогнув на ладьях Чукотский Нос (то есть открыв пролив между Америкой и Азией), весной 1649 года в устье реки Анадырь срубили острог — один из первых форпостов России на Тихом океане. Многотрудная сибирская эпопея в своем движении на северо-восток подошла к естественному рубежу — дальше был океан.
В Москве ничего не было известно об этих событиях. Такие новости обыкновенно не выходили за стены Сибирского приказа и интересовали верхи разве только с точки зрения пополнения государевой казны сибирским «мягким золотом» — мехами. К тому же верхи в эти месяцы погрязли в борьбе и интригах. Однако и острота противостояния, и ставки, и даже борение страстей вполне сопоставимы. Из скромного отечественного арсенала придворной интриги были извлечены почти все средства, за исключением разве только злосчастных «корешков».
На этот раз Алексей Михайлович был не сторонним зрителем. Он поневоле оказался втянут в борьбу, решая задачи, которые раньше даже во сне не могли ему привидеться. Надо было «утишать» бунт и нормализовать положение в столице и в провинции. Следовало позаботиться о возвращении Морозова. В эти недели Кремль и Кириллов монастырь беспрестанно обменивались гонцами. Правда, от этих пересылок до нас дошло немногое: то, что писал царь своему воспитателю, не сохранилось. Зато сохранились царские грамотки монастырским властям. И эти грамотки очень показательны. Забота Алексея Михайловича о благополучии и жизни боярина доходила до мелочей. Царь знает, что на праздник Успения в обители собирается множество богомольцев, и выражает беспокойство: вдруг случится какое «дурно»? Тотчас следует наставление игумену, чтоб тот жил «с великим береженьем».
В конце августа — новый поворот. Решено перевести Бориса Ивановича ближе к Москве. Алексей Михайлович вновь берется за перо. На этот раз он признает общеизвестное — Морозов принужден был покинуть столицу «для смутного времени», но теперь оно «нашим государьским счастьем… утихает», и потому скоро боярину следует в тайне оставить обитель. «Да отнюдь бы нихто не ведал, хотя и выедет куды, — поучал царь монастырские власти, — а есть ли сведаю, и вам быть казненными, а если убережете его, так и мне добро сделаете, и я вас так, чего от зачяла света такой милости не видали».
Объяснение: