Дорогие мои родственники, не печальтесь о нас, раз царь нас в опалу отправил, так себя берегите. Здесь очень холодно, Березов - деревенька маленькая, неприглядная. батюшка избу поставил. Нам здесь очень одиноко. И мы здесь нелюдимые совсем, сторонятся нас. Иконка есть у нас, молимся, плачем. А помню, как жили мы во дворце, как хорошо было, просторно, тепло. А здесь холодно. Батюшке всё хуже и хуже с каждым днем, и сёстры болеют. Батюшка всё о Петре говорит, об императоре. Плачет часто. Тоскует. Наверное мы здесь все и умрём..
В этих строках очень много здравого смысла, как почти во всем, что писала или делала Екатерина; но в них также и очень много самодовольства. Екатерина была, очевидно, твердо убеждена в том, что не изменяла в течение всей жизни тем четырем правилам поведения, которые наметила себе и которые в том же 1789 году предписывала в одном из писем и Потемкину: "Будь верен, скромен, привязан и благодарен до крайности", - писала она. Она ставила себе, кроме того, в актив еще и другие заслуги и качества, отрицая в себе только - и то с оговорками - литературный талант. 1789 год был для нее вообще временем, когда она сосредоточилась в себе, оглянулась назад и постаралась отдать себе отчет в своем "я". И результат этого внутреннего экзамена, по-видимому, удовлетворил ее. Была ли она при этом искренна? Вероятно. Так же искренна, как и 6 июня 1791 года, в самый разгар второй турецкой войны, начатой исключительно из-за ее честолюбия и продолжавшейся всецело благодаря ее энергической воле, когда она писала: "Мы никогда войны не начинаем, но защищаться умеем".
