(KZ) Ақпан революциясының қазақ халқына жағымды әсер еткен үш нәтижесі. - (RU)Три результата Февральской революции оказали положительное влияние на казахский народ
Дмитрий Донской - один из самых прославленных русских полководцев средневековья. В 1380 году произошло сражение, которое в полную меру показало полководческий талант Дмитрия Донского. Во-первых, в этой битве был использован так называемый засадный полк, который находился возле дубравы и который сыграл большую роль в победе русского войска. Во-вторых, впереди войска находился сторожевой полк, который в случае опасности поднял бы тревогу и сообщил бы об этом Дмитрию Донскому В-третьих, существует интересный факт, как князь Дмитрий поменялся своей одеждой с одним воином по имени Михаил Бренок. Тем самым Дмитрий получил больше свободы для ведения битвы, а после сражения Михаила Бренока нашли убитым. Таким образом, мы видим, что Дмитрий Донской действительно был хорошим, дальновидным и смелым полководцем, который одержал победу в одном из важнейших сражений для Руси в борьбе за ее независимость.
Эта былина известна в двух вариантах. В одном — действие происходит в Киеве, и Илья Муромец избавляет от Идолища князя Владимира, в другом — действие переносится в Царьград (Константинополь) — столицу Византии, и Илья византийского царя Константина, который в былине назван князем. О том, какой из вариантов является изначальным, мнения исследователей расходятся.
Русь и Византия на протяжении своих многовековых отношений бывали и врагами, и союзниками. По мнению некоторых исследователей, в 1091 году русские войска византийцам в борьбе с печенегами. Возможно, именно этот факт нашел отражение в былине.
Имя Идолище, предположительно, представляет собой искаженное Итларище. Итларь — знатный половчанин, упоминаемый в летописи.
Не случайно имя «царьградского князя» — Константин Боголюбович. Вероятно, в этом образе отразилась память о святом Константине, римском императоре, жившем в III–IV веках, поддерживавшем христианскую церковь и основавшем Константинополь, а также о Константине Мономахе, византийском императоре, при котором в первой половине XI века Византия подвергалась нападению турок.
Ехал Илья Муромец путем-дорогою, повстречал калику перехожую — могучего мужичища Иванища. Идет Иванище, клюкой подпирается, а клюка-то у него в девяносто пудов. Поздоровался Илья с Иванищем и спрашивает: «Издалека ли бредешь, калика перехожая?» Отвечает богатырю Иванище: «Аи же ты, славный Илья Муромец! Побывал я в святом городе Иерусалиме, поклонился там Гробу Господню, искупался в Иордан-реке, под кипарисовым деревом обсушился. А когда возвращался я обратно, то проходил мимо славного Царыграда. В Царьграде нынче не по-прежнему. Засело там Идолище поганое, со грозой, со страхом со великим, со своею ратью несметною. У того Идолища ножищи — как лыжищи, ручищи — как граблищи, голова — как пивной котел, глазищи — как чашищи, а нос на роже — в локоть длиной. Померкло над Царырадом солнце красное, потускнели звезды поднебесные. Захватили поганые царьградского князя Константина Боголюбовича, сковали крепкими железами его резвые ноги, связали шелковыми опутьями его белые руки. Поставили поганые своих коней в Божьих церквах, порубили топорами святые образа да в черную грязь их потоптали».
Рассердился тут Илья Муромец, разгорелось сердце богатырское. Говорит он калике Иванищу: «Экой ты дурак, Иванище! Силы-то у тебя — с два меня, а смелости да ухватки — половинки нет. Почему не прогнал ты Идолище поганое, не освободил славный Царырад, не вызволил князя Константина Боголюбовича?» Решил Илья сам идти на Идолище. Сошел он с богатырского коня, сказал калике Иванищу: «Оставляю я здесь моего Бурушку. Стереги его, пока я не вернусь. Хочешь, езди на нем, хочешь, в поводу води. Да давай с тобой одёжей поменяемся. Ты возьми мое платье богатырское, а мне дай свое, калицкое».
Облекся Илья в платье калицкое, обул лапти лыковые, взял клюку в девяносто пудов и пошел в Царырад.
Идет Илья на клюку опирается, а железная клюка под ним изгибается — знать, не по богатырю она скована.
Вот пришел Илья Муромец в славный Царырад, подошел к Идолищу под окошко, стал просить, как калики просят: «Вы подайте мне, калике перехожей, милостыньку!» От зычного голоса богатырского зашатались терема высокие, потрескались окошки хрустальные, а Идолище поганое удивилося.
Приказало оно привести калику пред свои очи, стало его допрашивать, доведывать: «Ты откуда, калика перехожая?» Отвечает Илья: «Был я в славном городе Киеве, у богатыря у Ильи Муромца».
Спрашивает тогда Идолище: «А каков тот Илья Муромец?» Отвечает Илья Идолищу: «Ростом он не больше меня да и обликом схож. Мы с ним в один день родилися, в одной школе грамоте училися».
Снова спрашивает Идолище: «А помногу ль богатырь хлеба ест, помногу ль пьет пива пьяного?» Отвечает Илья Идолищу: «Хлеба он ест по три калачика, а пива пьет на три медных пятака».
Рассмехнулось Идолище поганое: «Так чего ж у вас на Руси этим Ильей хвастают? Кабы был он сейчас здесь, посадил бы я его на одну ладонь, другою бы прихлопнул — только бы мокро между ладонями и осталось. Я-то ведь ростом в две сажени да в сажень шириной, по семи ведер пива пью, по семи пудов хлеба кушаю, быка съедаю за раз сторублевого».
Говорит тут Илья Муромец: «Была у моего батюшки корова едучая. Тоже много ела- пила, так брюхо у ней и треснуло. Как бы и с тобой такого не случилося». Идолищу эти речи не полюбилися, пришлись они поганому не в удовольствие.
В 1380 году произошло сражение, которое в полную меру показало полководческий талант Дмитрия Донского.
Во-первых, в этой битве был использован так называемый засадный полк, который находился возле дубравы и который сыграл большую роль в победе русского войска.
Во-вторых, впереди войска находился сторожевой полк, который в случае опасности поднял бы тревогу и сообщил бы об этом Дмитрию Донскому
В-третьих, существует интересный факт, как князь Дмитрий поменялся своей одеждой с одним воином по имени Михаил Бренок. Тем самым Дмитрий получил больше свободы для ведения битвы, а после сражения Михаила Бренока нашли убитым.
Таким образом, мы видим, что Дмитрий Донской действительно был хорошим, дальновидным и смелым полководцем, который одержал победу в одном из важнейших сражений для Руси в борьбе за ее независимость.
Русь и Византия на протяжении своих многовековых отношений бывали и врагами, и союзниками. По мнению некоторых исследователей, в 1091 году русские войска византийцам в борьбе с печенегами. Возможно, именно этот факт нашел отражение в былине.
Имя Идолище, предположительно, представляет собой искаженное Итларище. Итларь — знатный половчанин, упоминаемый в летописи.
Не случайно имя «царьградского князя» — Константин Боголюбович. Вероятно, в этом образе отразилась память о святом Константине, римском императоре, жившем в III–IV веках, поддерживавшем христианскую церковь и основавшем Константинополь, а также о Константине Мономахе, византийском императоре, при котором в первой половине XI века Византия подвергалась нападению турок.
Ехал Илья Муромец путем-дорогою, повстречал калику перехожую — могучего мужичища Иванища. Идет Иванище, клюкой подпирается, а клюка-то у него в девяносто пудов.
Поздоровался Илья с Иванищем и спрашивает: «Издалека ли бредешь, калика перехожая?» Отвечает богатырю Иванище: «Аи же ты, славный Илья Муромец! Побывал я в святом городе Иерусалиме, поклонился там Гробу Господню, искупался в Иордан-реке, под кипарисовым деревом обсушился. А когда возвращался я обратно, то проходил мимо славного Царыграда. В Царьграде нынче не по-прежнему. Засело там Идолище поганое, со грозой, со страхом со великим, со своею ратью несметною. У того Идолища ножищи — как лыжищи, ручищи — как граблищи, голова — как пивной котел, глазищи — как чашищи, а нос на роже — в локоть длиной. Померкло над Царырадом солнце красное, потускнели звезды поднебесные. Захватили поганые царьградского князя Константина Боголюбовича, сковали крепкими железами его резвые ноги, связали шелковыми опутьями его белые руки. Поставили поганые своих коней в Божьих церквах, порубили топорами святые образа да в черную грязь их потоптали».
Рассердился тут Илья Муромец, разгорелось сердце богатырское. Говорит он калике Иванищу: «Экой ты дурак, Иванище! Силы-то у тебя — с два меня, а смелости да ухватки — половинки нет. Почему не прогнал ты Идолище поганое, не освободил славный Царырад, не вызволил князя Константина Боголюбовича?» Решил Илья сам идти на Идолище. Сошел он с богатырского коня, сказал калике Иванищу: «Оставляю я здесь моего Бурушку. Стереги его, пока я не вернусь. Хочешь, езди на нем, хочешь, в поводу води. Да давай с тобой одёжей поменяемся. Ты возьми мое платье богатырское, а мне дай свое, калицкое».
Облекся Илья в платье калицкое, обул лапти лыковые, взял клюку в девяносто пудов и пошел в Царырад.
Идет Илья на клюку опирается, а железная клюка под ним изгибается — знать, не по богатырю она скована.
Вот пришел Илья Муромец в славный Царырад, подошел к Идолищу под окошко, стал просить, как калики просят: «Вы подайте мне, калике перехожей, милостыньку!» От зычного голоса богатырского зашатались терема высокие, потрескались окошки хрустальные, а Идолище поганое удивилося.
Приказало оно привести калику пред свои очи, стало его допрашивать, доведывать: «Ты откуда, калика перехожая?» Отвечает Илья: «Был я в славном городе Киеве, у богатыря у Ильи Муромца».
Спрашивает тогда Идолище: «А каков тот Илья Муромец?» Отвечает Илья Идолищу: «Ростом он не больше меня да и обликом схож. Мы с ним в один день родилися, в одной школе грамоте училися».
Снова спрашивает Идолище: «А помногу ль богатырь хлеба ест, помногу ль пьет пива пьяного?» Отвечает Илья Идолищу: «Хлеба он ест по три калачика, а пива пьет на три медных пятака».
Рассмехнулось Идолище поганое: «Так чего ж у вас на Руси этим Ильей хвастают? Кабы был он сейчас здесь, посадил бы я его на одну ладонь, другою бы прихлопнул — только бы мокро между ладонями и осталось. Я-то ведь ростом в две сажени да в сажень шириной, по семи ведер пива пью, по семи пудов хлеба кушаю, быка съедаю за раз сторублевого».
Говорит тут Илья Муромец: «Была у моего батюшки корова едучая. Тоже много ела- пила, так брюхо у ней и треснуло. Как бы и с тобой такого не случилося».
Идолищу эти речи не полюбилися, пришлись они поганому не в удовольствие.