Написать рассказ от имени средневекового европейского путешественика. впечетления от арабского востока, что могло показатся ему необычным в образе жизни арабов в быте и нраве
Охота к перемене мест владела человеком всегда. И всегда путешествия в дальние страны превращались в диалог культур или даже цивилизаций, с неизбежными, порой непреодолимыми трудностями. Уцелевшие в странствиях, как правило, стремились поведать своим соплеменникам, согражданам или просто родственникам об увиденном в далеких краях. Рассказ этот нередко оказывался весьма далеким от реальности, но не из-за недостатка фактов, а из-за неумения их адекватно интерпретировать. Нормы собственной культуры жестко контролируют восприятие путешественника, и совсем не просто понять, а тем более — принять правоту «чужого».
К настоящему времени жанр путевых очерков изрядно пообветшал. Причина очевидна: современные средства сообщения сделали большинство стран мира легкодоступными для среднего обывателя. И он предпочитает узнавать о неведомых ему краях непосредственным образом, de visu. В крайнем случае — с телевизора.
В советское время, когда путешествие за границу было уделом избранных, чуть ли не каждый, кому посчастливилось посетить Японию, считал своим долгом изложить впечатления в письменном виде. И произведения эти, пусть даже легковесные, находили своего читателя. Многим не терпелось узнать: а как там, в Японии? С концом же советской эпохи умерли и путевые заметки — как и во всем цивилизованном мире, они превратились в «ископаемый» жанр. Если их даже и пишут, то печатать не хочет никто. Это и понятно: заезжим путешественникам довольно трудно добавить что-нибудь «новенькое» к трудам профессиональных японистов. А потому нынешний удел таких путешественников — устные рассказы с показом фотографий и «обмыванием» благополучного возвращения.
Однако так было не всегда. Путевые очерки европейцев представляют собой своеобразную историю знакомства с Японией, саму историю японоведения. Ценность их чрезвычайно велика по нескольким причинам. Во-первых, сами носители культуры считают свои привычки и предметы повседневного окружения настолько обычными, что очень часто не находят их достойными сколько-нибудь систематического описания. И эта ситуация характерна для любой культуры.
Вторая причина имеет отношение уже непосредственно к Японии, к особенностям пройденного ею исторического пути. Дело в том, что основным международным партнером Японии всегда выступал Китай. И китайцы кое-что знали об обыкновениях японцев. Однако Китай всегда считал себя центром мироздания и испытывал по отношению к окружающим его народам комплекс превосходства. Этот комплекс укоренился столь прочно, что описывать «восточных варваров» (именно так они именовали японцев) китайцы полагали ниже своего достоинства. Что эти недолюди знают и умеют? — спрашивали они сами себя и давали ответ весьма скептический. Поэтому в своих династийных хрониках они Японии места почти не уделяли. А потому до XVI в. все наши сведения об этой стране могут быть почерпнуты только из японских же источников. Иными словами, до этого времени мы почти лишены возможности сопоставления. А это всегда не только обедняет картину жизни, но и искажает ее — ведь каждый автор пристрастен.
С приходом в Японию христианских миссионеров в середине XVI в. ситуация меняется. Правда, миссионеры (в основном — иезуиты) были, мягко говоря, идеологически ангажированными — ведь их основной целью являлось обращение японцев в христианство, а верования и убеждения аборигенов они считали дикими суевериями, которые следует по возможности искоренять. Кроме того, вхождение в чужую культуру требует довольно длительного времени, которого они оказались лишены: с 1637 г. Япония фактически закрылась для контактов, почти все европейцы (в основном португальцы и испанцы) были вынуждены покинуть страну. В связи с этим наблюдения и суждения миссионеров о японской духовной культуре и истории полны предрассудков, неточностей и прямых ошибок. В сущности, из сочинений миссионеров касательно «души» японцев можно больше узнать не столько о ней, сколько о самих европейцах. Совсем другое дело — японские обыкновения. Эту сферу христианские проповедники изучали очень старательно, понимая, что иначе трудно рассчитывать на религиозные успехи. Вот почему их «инструктивные» сочинения являются настоящим кладезем бытовых деталей японской средневековой реальности.
Охота к перемене мест владела человеком всегда. И всегда путешествия в дальние страны превращались в диалог культур или даже цивилизаций, с неизбежными, порой непреодолимыми трудностями. Уцелевшие в странствиях, как правило, стремились поведать своим соплеменникам, согражданам или просто родственникам об увиденном в далеких краях. Рассказ этот нередко оказывался весьма далеким от реальности, но не из-за недостатка фактов, а из-за неумения их адекватно интерпретировать. Нормы собственной культуры жестко контролируют восприятие путешественника, и совсем не просто понять, а тем более — принять правоту «чужого».
К настоящему времени жанр путевых очерков изрядно пообветшал. Причина очевидна: современные средства сообщения сделали большинство стран мира легкодоступными для среднего обывателя. И он предпочитает узнавать о неведомых ему краях непосредственным образом, de visu. В крайнем случае — с телевизора.
В советское время, когда путешествие за границу было уделом избранных, чуть ли не каждый, кому посчастливилось посетить Японию, считал своим долгом изложить впечатления в письменном виде. И произведения эти, пусть даже легковесные, находили своего читателя. Многим не терпелось узнать: а как там, в Японии? С концом же советской эпохи умерли и путевые заметки — как и во всем цивилизованном мире, они превратились в «ископаемый» жанр. Если их даже и пишут, то печатать не хочет никто. Это и понятно: заезжим путешественникам довольно трудно добавить что-нибудь «новенькое» к трудам профессиональных японистов. А потому нынешний удел таких путешественников — устные рассказы с показом фотографий и «обмыванием» благополучного возвращения.
Однако так было не всегда. Путевые очерки европейцев представляют собой своеобразную историю знакомства с Японией, саму историю японоведения. Ценность их чрезвычайно велика по нескольким причинам. Во-первых, сами носители культуры считают свои привычки и предметы повседневного окружения настолько обычными, что очень часто не находят их достойными сколько-нибудь систематического описания. И эта ситуация характерна для любой культуры.
Вторая причина имеет отношение уже непосредственно к Японии, к особенностям пройденного ею исторического пути. Дело в том, что основным международным партнером Японии всегда выступал Китай. И китайцы кое-что знали об обыкновениях японцев. Однако Китай всегда считал себя центром мироздания и испытывал по отношению к окружающим его народам комплекс превосходства. Этот комплекс укоренился столь прочно, что описывать «восточных варваров» (именно так они именовали японцев) китайцы полагали ниже своего достоинства. Что эти недолюди знают и умеют? — спрашивали они сами себя и давали ответ весьма скептический. Поэтому в своих династийных хрониках они Японии места почти не уделяли. А потому до XVI в. все наши сведения об этой стране могут быть почерпнуты только из японских же источников. Иными словами, до этого времени мы почти лишены возможности сопоставления. А это всегда не только обедняет картину жизни, но и искажает ее — ведь каждый автор пристрастен.
С приходом в Японию христианских миссионеров в середине XVI в. ситуация меняется. Правда, миссионеры (в основном — иезуиты) были, мягко говоря, идеологически ангажированными — ведь их основной целью являлось обращение японцев в христианство, а верования и убеждения аборигенов они считали дикими суевериями, которые следует по возможности искоренять. Кроме того, вхождение в чужую культуру требует довольно длительного времени, которого они оказались лишены: с 1637 г. Япония фактически закрылась для контактов, почти все европейцы (в основном португальцы и испанцы) были вынуждены покинуть страну. В связи с этим наблюдения и суждения миссионеров о японской духовной культуре и истории полны предрассудков, неточностей и прямых ошибок. В сущности, из сочинений миссионеров касательно «души» японцев можно больше узнать не столько о ней, сколько о самих европейцах. Совсем другое дело — японские обыкновения. Эту сферу христианские проповедники изучали очень старательно, понимая, что иначе трудно рассчитывать на религиозные успехи. Вот почему их «инструктивные» сочинения являются настоящим кладезем бытовых деталей японской средневековой реальности.