Изучение истории Великой французской революции не занимает сейчас в мировой исторической науке того места, которое оно занимало в XIX в., когда, например, Жюль Валлес считал, что Конвент является кульминационным пунктом всей всемирной истории. Тем не менее и сейчас Французская революция является, по определению одного историка революции, «стратегическим пунктом всей новой истории». Научное изучение революции в XX в. продвинулось далеко вперед, особенно ее социальной истории. Еще в 1901 г. Альфонс Олар, корифей историографии века, счел возможным издать чисто «Политическую историю Французской революции». Но уже в 1901 - 1904 гг. Жорес - этот, по словам Лабрусса, «первый социальный историк революции», - издал свой четырехтомный труд, направивший изучение истории революции по новым путям. В конце XIX и начале XX в. появились работы Кареева, Лучицкого, Тарле. В 1924 г. была опубликована блестящая монография Ж. Лефевра «Крестьяне департамента Севера», в 1928 г. - лучшая работа А. Матьеза «Борьба с дороговизной и социальное движение в эпоху террора», а в 1932 г. - новая книга Лефевра «Аграрный вопрос в эпоху террора». В те же годы социальными вопросами революции глубоко занялись советские историки, в том числе Н.М. Лукин, Я.М. Захер, Г.С. Фридлянд и др. В 30-х годах появились две значительные монографии Э. Лабрусса - о движении цен и о кризисе сельского хозяйства накануне революции. В 50-х годах появляется капитальный труд А. Собуля о парижских санкюлотах. Достаточно перечислить только эти важнейшие исследования, чтобы убедиться, как далеко вперед ушло изучение социальной истории революции. В этом, бесспорно, сказалось сильнейшее и благотворное влияние марксизма. «До конца 30-х годов, - признавал такой убежденный буржуазный историк, как Альфред Коббен, - все серьезные историки революции испытывали влияние марксизма, даже если они не следовали строго марксистской интерпретации»[2]. Однако идейные бои вокруг основных проблем революции далеко не утратили своей остроты.
Бори́с Фёдорович Годуно́в (1551 — 13 апреля 1605) — царь России (с 17 февраля 1598). Боярин, шурин царя Фёдора I Иоанновича, в 1587—1598 фактический правитель государства. Путь к трону для Годунова был нелёгким. В удельном городе Угличе подрастал наследник престола Дмитрий, сын седьмой жены Ивана Грозного. 15 мая 1591 царевич при невыясненных обстоятельствах погиб. Официальное расследование проводил боярин Василий Шуйский. Стараясь угодить Годунову, он свёл причины случившегося к «небрежению» Нагих, в результате чего Дмитрий случайно заколол себя ножом, играя со сверстниками. Царевич был тяжёло болен «падучей» (эпилепсией) . Давать такому ребёнку нож в руки, в самом деле, было преступно.
Летопись обвиняет в убийстве Бориса Годунова, ведь Дмитрий был прямым наследником престола и мешал Борису в продвижении к нему. 17 февраля 1598 Земский собор избрал на царство Бориса Годунова. Царствование Бориса ознаменовалось начавшимся сближением России с Западом. Не было прежде на Руси государя, который столь благоволил бы к иностранцам, как Годунов. Он стал приглашать иноземцев на службу.
Путь к трону для Годунова был нелёгким. В удельном городе Угличе подрастал наследник престола Дмитрий, сын седьмой жены Ивана Грозного. 15 мая 1591 царевич при невыясненных обстоятельствах погиб. Официальное расследование проводил боярин Василий Шуйский. Стараясь угодить Годунову, он свёл причины случившегося к «небрежению» Нагих, в результате чего Дмитрий случайно заколол себя ножом, играя со сверстниками. Царевич был тяжёло болен «падучей» (эпилепсией) . Давать такому ребёнку нож в руки, в самом деле, было преступно.
Летопись обвиняет в убийстве Бориса Годунова, ведь Дмитрий был прямым наследником престола и мешал Борису в продвижении к нему.
17 февраля 1598 Земский собор избрал на царство Бориса Годунова.
Царствование Бориса ознаменовалось начавшимся сближением России с Западом. Не было прежде на Руси государя, который столь благоволил бы к иностранцам, как Годунов. Он стал приглашать иноземцев на службу.