Человек и Власть (пракультурная основа). История и современность знают немало случаев, когда какая-либо власть, в том числе власть государства, зиждится исключительно на вооруженном насилии и страхе перед насилием. Эти случаи, вероятно, представляют интерес для политологии, но для культурологии любопытнее ситуации, когда, в удержании власти, насилие не играет первостепенной роли. На чем же, в этих ситуациях, держится государственная власть? На наш взгляд, тут мы имеем дело с двумя пракультурными стремлениями — с глубоко сидящими в человеке желанием отождествления, «расширения» самости и с желанием превосходства. Чтобы человек отождествлял себя с государством, существуют разные мотивы и В западных странах этому реальные выборы — от полицейского начальника до главы исполнительной власти и высших законодательных институтов, а также воспитание в духе исторически сложившихся национальных ценностей. Видимо, большое значение имеет обеспечение государством прав и свобод граждан. В СССР отождествление с государством происходило, во-первых, благодаря ритуализованному участию «представителей народа» в принятии важных решений (система советов), а также благодаря организуемым сверху по разным поводам многочисленным собраниям. Во-вторых, постоянно внушалось, что советское государство отражает интересы подавляющего большинства населения, опекает его, что это «государство рабочих и крестьян» (в первые десятилетия). Однако реального отождествления с государством вряд ли бы удалось достигнуть, — а большинство населения и в самом деле, как нам думается, не отделяло себя от государства, — не удалось бы достигнуть, если бы люди не стремились к превосходству, — над другими людьми, над природой, в умении и знаниях, в физической силе, над другими народами, социальными слоями и т. д. Удовлетворение чувства превосходства западному человеку по большей части дается завоеванием первенства в той или иной деятельности (учебе, работе, карьере, богатстве, таланте и т. п.), но истинно «советский человек» наивысшим достижением считал приобщение к государственно-партийной власти: одни добивались такого приобщения прямым путем — занимая соответствующие должности или путем официального признания их заслуг и успехов, другие имели возможность приобщиться, попросту уверовав в свою связь с государством через любовь к его вождям, преданность ему через согласие с его официальной идеологией, его политикой и делами, даже через выборы (опускание нетронутого бюллетеня в урну чем-то сродни жертвоприношению, которое когда-то сопровождало вхождение в сообщество). Человек, отождествлявший себя с государством, полагал, что в самом деле достиг превеликого превосходства, так как наивысшая сила и мудрость, вековечная жизнь виделась ему именно в государстве: своей приверженностью государству, мифокультурным слиянием с ним он обретал не только ту самую властную силу и мудрость, но и что-то вроде бессмертия. Перефразируя Маяковского: сильнее и чище нельзя причаститься великому чувству по имени власть. Впрочем, всякое верование далеко не всегда прочно, увы, подвержено сомнениям, взлетам и падениям. И в последние десятилетия советской эпохи верования «советского человека» в родственную связь с государством, как и вера в его добродетели, преимущества над «капиталистическим миром» все более слабели. Итак, отождествляясь с государством, человек реализует не только естественную для него установку на «расширение» самости, но, главное, благодаря такому отождествлению человек осознает себя на некой высоте, присваивая прерогативы власти, пусть даже иллюзорно. Когда во главе государства стоит харизматическая персона, вождь, притяжение государства еще сильнее привлекает людей раствориться в нем. Об отождествлении с вождем уже немало сказано социальными психологами, этот феномен, в частности, исследовал З. Фрейд. Отождествление с вождем, не лишенным для кого-то обаяния, происходит неизмеримо быстрее и проще, нежели отождествление с государственными структурами, — что очевидно. В результате обожающий вождя самый заурядный индивид видит в себе какое-то его отображение, и приобщается государству в еще большей степени. Впрочем, тут нужно учитывать, что приобретенное рядовым индивидом чувство превосходства нисколько не противоречит его покорности, повелениям того же вождя и олицетворяемого им государства: слуга классического типа отождествляет себя с господином, но не полностью, а ощущая себя его дополнением, и потому готов беспрекословно повиноваться, как, скажем, подчиняется человеку его рука или нога. Вообще, чем меньше реальных возможностей самореализации, тем сильнее у людей желание припасть к стопам власти. Аналочные, но более сложные, механизмы, по-видимому, действуют и в религиозной сфере.
Да. Пришлось отказаться. После поездки Петра | в Европу, он вернулся в Россию с множеством идей. 1. Он издал приказ, что все должны сменить свои «платья» на камзоны и т.п.; 2. Он издал указ, сбрить все бороды. Этот указ был шоком для бояр. Ведь на Руси длинная борода считалась показателем знати. Но Петр | нашёл решение /до поры, до времени/. Приказ был о том, что бы отрывать бороды у тех, кто ослушался первого приказа. То есть не сбрил бороду самостоятельно. Это было больно. Но все равно не Придумали значки... За них нужно было платить очень большие деньги, но и это не остановило бояр. В общем, в этом был промах Петра |. 3. Он завез картошку. Но никто не знал, как её есть. Посадив её, бояре незнали что делать дальше. А как только она зацвела, все ели эти белые цветочки, что привело к отравлению. Потом додумались украшать свои одежды этими цветами. Но согласитесь, это не достойное применение картошки. Потому вывод таков: Россияне частично отказались от самомытной культуре. Ведь некоторые ньюанцы, которые хотел добавить Петр |, были совершенно безнадёжны. Это аргументированно выше.
На наш взгляд, тут мы имеем дело с двумя пракультурными стремлениями — с глубоко сидящими в человеке желанием отождествления, «расширения» самости и с желанием превосходства. Чтобы человек отождествлял себя с государством, существуют разные мотивы и В западных странах этому реальные выборы — от полицейского начальника до главы исполнительной власти и высших законодательных институтов, а также воспитание в духе исторически сложившихся национальных ценностей. Видимо, большое значение имеет обеспечение государством прав и свобод граждан. В СССР отождествление с государством происходило, во-первых, благодаря ритуализованному участию «представителей народа» в принятии важных решений (система советов), а также благодаря организуемым сверху по разным поводам многочисленным собраниям. Во-вторых, постоянно внушалось, что советское государство отражает интересы подавляющего большинства населения, опекает его, что это «государство рабочих и крестьян» (в первые десятилетия).
Однако реального отождествления с государством вряд ли бы удалось достигнуть, — а большинство населения и в самом деле, как нам думается, не отделяло себя от государства, — не удалось бы достигнуть, если бы люди не стремились к превосходству, — над другими людьми, над природой, в умении и знаниях, в физической силе, над другими народами, социальными слоями и т. д. Удовлетворение чувства превосходства западному человеку по большей части дается завоеванием первенства в той или иной деятельности (учебе, работе, карьере, богатстве, таланте и т. п.), но истинно «советский человек» наивысшим достижением считал приобщение к государственно-партийной власти: одни добивались такого приобщения прямым путем — занимая соответствующие должности или путем официального признания их заслуг и успехов, другие имели возможность приобщиться, попросту уверовав в свою связь с государством через любовь к его вождям, преданность ему через согласие с его официальной идеологией, его политикой и делами, даже через выборы (опускание нетронутого бюллетеня в урну чем-то сродни жертвоприношению, которое когда-то сопровождало вхождение в сообщество). Человек, отождествлявший себя с государством, полагал, что в самом деле достиг превеликого превосходства, так как наивысшая сила и мудрость, вековечная жизнь виделась ему именно в государстве: своей приверженностью государству, мифокультурным слиянием с ним он обретал не только ту самую властную силу и мудрость, но и что-то вроде бессмертия. Перефразируя Маяковского: сильнее и чище нельзя причаститься великому чувству по имени власть. Впрочем, всякое верование далеко не всегда прочно, увы, подвержено сомнениям, взлетам и падениям. И в последние десятилетия советской эпохи верования «советского человека» в родственную связь с государством, как и вера в его добродетели, преимущества над «капиталистическим миром» все более слабели.
Итак, отождествляясь с государством, человек реализует не только естественную для него установку на «расширение» самости, но, главное, благодаря такому отождествлению человек осознает себя на некой высоте, присваивая прерогативы власти, пусть даже иллюзорно. Когда во главе государства стоит харизматическая персона, вождь, притяжение государства еще сильнее привлекает людей раствориться в нем. Об отождествлении с вождем уже немало сказано социальными психологами, этот феномен, в частности, исследовал З. Фрейд. Отождествление с вождем, не лишенным для кого-то обаяния, происходит неизмеримо быстрее и проще, нежели отождествление с государственными структурами, — что очевидно. В результате обожающий вождя самый заурядный индивид видит в себе какое-то его отображение, и приобщается государству в еще большей степени. Впрочем, тут нужно учитывать, что приобретенное рядовым индивидом чувство превосходства нисколько не противоречит его покорности, повелениям того же вождя и олицетворяемого им государства: слуга классического типа отождествляет себя с господином, но не полностью, а ощущая себя его дополнением, и потому готов беспрекословно повиноваться, как, скажем, подчиняется человеку его рука или нога.
Вообще, чем меньше реальных возможностей самореализации, тем сильнее у людей желание припасть к стопам власти. Аналочные, но более сложные, механизмы, по-видимому, действуют и в религиозной сфере.