Мнения о даровании М. В. Ломоносова как художника, если и не расходятся до противоречия, то дают его понимание, естественно, в различном преломлении. Искусствовед В. К. Макаров предоставляет оценку уже с высоты ретроспективного взгляда на роль его творчества, в большей степени независимо, нежели Я. Штелин — с неизбежными, но и закономерными для его современного явлению восприятия — обескураженностью и некоторым скепсисом, в значительной мере обусловленным бессознательным, но искренним сочувствием энергии и энтузиазму дерзновенного дилетанта, не имеющего исполнителей. И если первый справедливо сопоставляет ломоносовские мозаики с «монументальной мозаичной живописью нового времени», которая берёт своё начало как раз в масштабности и монументальности задуманного и осуществлённого М. В. Ломоносовым, то второй — констатирует, что для эскизов и картонов, служивших этому воплощению в натуре, не нашлось достойных живописцев, низводя роль мозаики до прикладной функции имитации живописи, хоть бы и монументальной, без осознания ценности её самостоятельных пластических особенностей. В то же время, именно понимание особенностей мозаики позволяло М. В. Ломоносову сознавать и отсутствие надобности досконального следования картону в материале, когда многое придёт к единству за счёт этих уникальных пластических свойств модульного набора.
Мозаичный портрет П. И. Шувалова. Мастерская М. Ломоносова. 1785. Эрмитаж
Во всяком случае, именно Якоб Штелин, конечно, будучи потрясён, но и желая верить в целесообразность задуманного, предостерегал М. В. Ломоносова от создания мозаики по той «жалкой картине», которую представляла собой подготовленная работа [10]; с другой стороны, вероятно, он, как и многие другие, в том числе профессиональные художники, не был во всей полноте представить ясно видевшееся М. В. Ломоносову, и уже созданное, в конце концов, своими масштабами и выразительностью ошеломившее Я. Штелина; не умея рисовать, М. В. Ломоносов, тем не менее, обладал очень ценным для художника даром обобщения, и к абстрагированию давала ему широту видения условного, монументального — свободу от натуралистического буквализма. тенетами которого обременено было восприятие «художественной правды» его оппонентов по этой части, в том числе и Я. Штелина. Большой знаток творчества последнего, К. В. Малиновский, объективно характеризует уровень и понимания им деятельности М. В. Ломоносова, отмечая, что «представления о художественной ценности мозаичных работ (восхищение иллюзорностью, имитацией масляной живописи) свидетельствуют, что в данном вопросе Штелин следовал вкусам своей эпохи и не мог быть беспристрастным арбитром. Ломоносов был ближе к нынешнему пониманию живописности картины и, соответственно, мозаики».[1][2][11]
Первый современник-исследователь творчества М. В. Ломоносова даёт исчерпывающий каталог его наследия в мозаичном искусстве.— ни одна другая посвящённая этому работа уже не содержит такой полноты документальных сведений о сделанном им. Здесь названы известные портреты Петра I и П. И. Шувалова, «Полтавская баталия», несколько других знакомых по различным экспозициям произведений, сохранившихся или упоминаемых исследователями: «Апостол Пётр» (1761), св. Александр Невский(1757—1758), погрудный профиль Екатерины II (1763), портрет великого князя Петра Фёдоровича (1758—1759), портрет великой княгини Елизаветы Петровны (1758—1760), портрет графа М. И. Воронцова (1765); но Якоб Штелин упоминает ряд произведений самого М. В. Ломоносова и его мастерской, не упоминаемые никакими другими источниками: портрет великого князя Павла Петровича, два пейзажа (1765—1766), портрет графа Г. Г. Орлова (1764), св. Пётр (с картины П.-П. Рубенса) [2].
Подводя итог этому последнему разделу творчества М. В. Ломоносова, завершающему его служение и науке и искусству, Н. Н. Качалов в таких словах отмечает основные его результаты [1]:
В официальной историографии начальным периодом возвышения Москвы считается конец XIII века.
1. Первым князем Москвы, занявшимся расширением земельных владений, стал сын святого Александра Невского – Даниил Александрович. Князь сумел присоединить территории Можайск и Коломну.
2. Следующий князь – Юрий Данилович с 1304 года продолжил борьбу за единоличный авторитет Московского княжества. Он добивался великого княжения во Владимире, боролся с князем Тверским. С 1332 года Юрий Данилович получил полный доступ к ярлыку на княжение в русских землях, поскольку Михаил Тверской был убит.
3. Иван Калита – еще один князь, прославившийся активной внешней и внутренней политикой для укрепления Москвы. Он упрочил московское влияние в Новгороде, Угличе, Галиче и районе Белоозера. Территория княжества в период правления Калиты увеличилась в 4 раза.
4. Великий князь Дмитрий Иванович также многое сделал для международного и внутриполитического укрепления Москвы: при нем был возведен Московский кремль, началось “собирание” северо-восточных русских земель, что стало предпосылкой для борьбы с Литвой и Ордой. В 1374 году князь Дмитрий перестал выплачивать дань Орде.
Москва находилась на линии торговли между Прибалтикой, Поволжьем и Средней Азией;
Московские князья делали большую политическую ставку на тесные отношения с православными патриархами, что княжеству стать православным центром на Руси. Во времена Ивана Калиты резиденция митрополита переехала в Москву;
Московские князья, духовенство и местная придворная элита осознавали важность единой централизованной политики на русских землях, то есть сами стремились к расширению княжеского влияния;
Мнения о даровании М. В. Ломоносова как художника, если и не расходятся до противоречия, то дают его понимание, естественно, в различном преломлении. Искусствовед В. К. Макаров предоставляет оценку уже с высоты ретроспективного взгляда на роль его творчества, в большей степени независимо, нежели Я. Штелин — с неизбежными, но и закономерными для его современного явлению восприятия — обескураженностью и некоторым скепсисом, в значительной мере обусловленным бессознательным, но искренним сочувствием энергии и энтузиазму дерзновенного дилетанта, не имеющего исполнителей. И если первый справедливо сопоставляет ломоносовские мозаики с «монументальной мозаичной живописью нового времени», которая берёт своё начало как раз в масштабности и монументальности задуманного и осуществлённого М. В. Ломоносовым, то второй — констатирует, что для эскизов и картонов, служивших этому воплощению в натуре, не нашлось достойных живописцев, низводя роль мозаики до прикладной функции имитации живописи, хоть бы и монументальной, без осознания ценности её самостоятельных пластических особенностей. В то же время, именно понимание особенностей мозаики позволяло М. В. Ломоносову сознавать и отсутствие надобности досконального следования картону в материале, когда многое придёт к единству за счёт этих уникальных пластических свойств модульного набора.
Мозаичный портрет П. И. Шувалова. Мастерская М. Ломоносова. 1785. ЭрмитажВо всяком случае, именно Якоб Штелин, конечно, будучи потрясён, но и желая верить в целесообразность задуманного, предостерегал М. В. Ломоносова от создания мозаики по той «жалкой картине», которую представляла собой подготовленная работа [10]; с другой стороны, вероятно, он, как и многие другие, в том числе профессиональные художники, не был во всей полноте представить ясно видевшееся М. В. Ломоносову, и уже созданное, в конце концов, своими масштабами и выразительностью ошеломившее Я. Штелина; не умея рисовать, М. В. Ломоносов, тем не менее, обладал очень ценным для художника даром обобщения, и к абстрагированию давала ему широту видения условного, монументального — свободу от натуралистического буквализма. тенетами которого обременено было восприятие «художественной правды» его оппонентов по этой части, в том числе и Я. Штелина. Большой знаток творчества последнего, К. В. Малиновский, объективно характеризует уровень и понимания им деятельности М. В. Ломоносова, отмечая, что «представления о художественной ценности мозаичных работ (восхищение иллюзорностью, имитацией масляной живописи) свидетельствуют, что в данном вопросе Штелин следовал вкусам своей эпохи и не мог быть беспристрастным арбитром. Ломоносов был ближе к нынешнему пониманию живописности картины и, соответственно, мозаики».[1][2][11]
Первый современник-исследователь творчества М. В. Ломоносова даёт исчерпывающий каталог его наследия в мозаичном искусстве.— ни одна другая посвящённая этому работа уже не содержит такой полноты документальных сведений о сделанном им. Здесь названы известные портреты Петра I и П. И. Шувалова, «Полтавская баталия», несколько других знакомых по различным экспозициям произведений, сохранившихся или упоминаемых исследователями: «Апостол Пётр» (1761), св. Александр Невский(1757—1758), погрудный профиль Екатерины II (1763), портрет великого князя Петра Фёдоровича (1758—1759), портрет великой княгини Елизаветы Петровны (1758—1760), портрет графа М. И. Воронцова (1765); но Якоб Штелин упоминает ряд произведений самого М. В. Ломоносова и его мастерской, не упоминаемые никакими другими источниками: портрет великого князя Павла Петровича, два пейзажа (1765—1766), портрет графа Г. Г. Орлова (1764), св. Пётр (с картины П.-П. Рубенса) [2].
Подводя итог этому последнему разделу творчества М. В. Ломоносова, завершающему его служение и науке и искусству, Н. Н. Качалов в таких словах отмечает основные его результаты [1]:
В официальной историографии начальным периодом возвышения Москвы считается конец XIII века.
1. Первым князем Москвы, занявшимся расширением земельных владений, стал сын святого Александра Невского – Даниил Александрович. Князь сумел присоединить территории Можайск и Коломну.
2. Следующий князь – Юрий Данилович с 1304 года продолжил борьбу за единоличный авторитет Московского княжества. Он добивался великого княжения во Владимире, боролся с князем Тверским. С 1332 года Юрий Данилович получил полный доступ к ярлыку на княжение в русских землях, поскольку Михаил Тверской был убит.
3. Иван Калита – еще один князь, прославившийся активной внешней и внутренней политикой для укрепления Москвы. Он упрочил московское влияние в Новгороде, Угличе, Галиче и районе Белоозера. Территория княжества в период правления Калиты увеличилась в 4 раза.
4. Великий князь Дмитрий Иванович также многое сделал для международного и внутриполитического укрепления Москвы: при нем был возведен Московский кремль, началось “собирание” северо-восточных русских земель, что стало предпосылкой для борьбы с Литвой и Ордой. В 1374 году князь Дмитрий перестал выплачивать дань Орде.
Москва находилась на линии торговли между Прибалтикой, Поволжьем и Средней Азией;
Московские князья делали большую политическую ставку на тесные отношения с православными патриархами, что княжеству стать православным центром на Руси. Во времена Ивана Калиты резиденция митрополита переехала в Москву;
Московские князья, духовенство и местная придворная элита осознавали важность единой централизованной политики на русских землях, то есть сами стремились к расширению княжеского влияния;
Объяснение: