самурай проснулся на час раньше будильника, вытянулся в постели, откинул одеяло и подставил тонкое тело прохладному зимнему воздуху, просачивающемуся сквозь старые деревянные рамы. выпив на кухне стакан молока с блинчиком, умывшись и тщательно почистив зубы, сел за книгу, осторожно приглушив настольную лампу, чтобы не разбудить господина. когда будильник все-таки прозвенел, самурай выпил еще один стакан молока и, стараясь не скрипеть продавленными половицами и дверью, вынырнул в темноту на востоке утра.
ему остро нужны были знания, он каждое утро отправлялся за ними, иногда находил, просиживая несколько часов на неудобной скамейке, иногда, редко, искал их в парках, торговых центрах, на улицах, во взглядах прохожих, в пении птиц, в с неба снежинках или каплях дождя, в отражении, на воображаемый меч, света звезд, невидимых днем, но от этого не менее реальных.
знания нужны были ему для того, чтобы господин смог больше не ходить по выходным дням, волоча разбитую коляску на местный импровизированный рыночек, пытаясь продать там трехлитровые банки с солеными огурцами, компотами, грибами, прошлогодних яблок полмешка, сухой укроп и петрушку. у господина сильно болели ноги и спина, эти выходные лишали его сил на всю неделю, он отлеживался, но шутил и ласково трепал самурая по макушке и даже пытался все время поцеловать, но приходилось уворачиваться, подобные отношения размягчают.
если самурай наберет достаточно знаний, он их процедит через сито собственной критики и выберет самые ценные, которые и ему стать влиятельным и богатым. тогда он выкинет эту коляску, поселит господина в санатории или на берегу моря и будет услаждать его слух песнями, а тело — вкусной едой и лечебными процедурами, изгоняющими боли из ног и спины. господин расцветет, станет играть с ним в футбол или прятки и снова будет задорно хохотать.
первый раз самурай приходил домой около полудня, кормил господина кашей и чаем с молоком и опять убегал на встречу с такими же самураями за гаражами, где они рисовали знаки могущества на металлических серебристых боках этих коробок, рассказывали друг другу сегодняшние успехи и делились новыми знаниями и опытом. всего у одного самурая был один старый господин, как у него, у остальных же по два или по три господина. смутно помнил, что и он когда-то имел еще двоих господинов, веселых, одного с усами, другого с теплыми ладошками, но когда самурай заговаривал о них, старый господин начинал плакать, прижимать его к себе и молчать.
в четыре часа надо было возвращаться, у господина прием лекарств и получасовая прогулка, принятие кислородных ванн. самурай присаживался на край дивана, капал в ложечку, поднимал господина с постели, одеваться быстрее, вел в прихожую, где моментально падал на одно колено, подставляя под опухшие ноги коричневые некрасивые ботинки. он обожал этот момент, это единственный раз, когда господин разрешал вставать перед ним на колени, а самурай про себя выговаривал мантру почтения и уважения, ловко завязывая шнурки бантиком.
затем надевал свои, с подошвами, вырезанными из ковра под кроватью, из тех мест, которые не видны (самурай должен ходить бесшумно, чтобы не спугнуть удачу и всегда услышать врага), и они, бабушка и самурай тимурик семи лет, медленно спускались по лестнице, выходили на свет и гуляли по аллейке за домом час или немного больше
самурай проснулся на час раньше будильника, вытянулся в постели, откинул одеяло и подставил тонкое тело прохладному зимнему воздуху, просачивающемуся сквозь старые деревянные рамы. выпив на кухне стакан молока с блинчиком, умывшись и тщательно почистив зубы, сел за книгу, осторожно приглушив настольную лампу, чтобы не разбудить господина. когда будильник все-таки прозвенел, самурай выпил еще один стакан молока и, стараясь не скрипеть продавленными половицами и дверью, вынырнул в темноту на востоке утра.
ему остро нужны были знания, он каждое утро отправлялся за ними, иногда находил, просиживая несколько часов на неудобной скамейке, иногда, редко, искал их в парках, торговых центрах, на улицах, во взглядах прохожих, в пении птиц, в с неба снежинках или каплях дождя, в отражении, на воображаемый меч, света звезд, невидимых днем, но от этого не менее реальных.
знания нужны были ему для того, чтобы господин смог больше не ходить по выходным дням, волоча разбитую коляску на местный импровизированный рыночек, пытаясь продать там трехлитровые банки с солеными огурцами, компотами, грибами, прошлогодних яблок полмешка, сухой укроп и петрушку. у господина сильно болели ноги и спина, эти выходные лишали его сил на всю неделю, он отлеживался, но шутил и ласково трепал самурая по макушке и даже пытался все время поцеловать, но приходилось уворачиваться, подобные отношения размягчают.
если самурай наберет достаточно знаний, он их процедит через сито собственной критики и выберет самые ценные, которые и ему стать влиятельным и богатым. тогда он выкинет эту коляску, поселит господина в санатории или на берегу моря и будет услаждать его слух песнями, а тело — вкусной едой и лечебными процедурами, изгоняющими боли из ног и спины. господин расцветет, станет играть с ним в футбол или прятки и снова будет задорно хохотать.
первый раз самурай приходил домой около полудня, кормил господина кашей и чаем с молоком и опять убегал на встречу с такими же самураями за гаражами, где они рисовали знаки могущества на металлических серебристых боках этих коробок, рассказывали друг другу сегодняшние успехи и делились новыми знаниями и опытом. всего у одного самурая был один старый господин, как у него, у остальных же по два или по три господина. смутно помнил, что и он когда-то имел еще двоих господинов, веселых, одного с усами, другого с теплыми ладошками, но когда самурай заговаривал о них, старый господин начинал плакать, прижимать его к себе и молчать.
в четыре часа надо было возвращаться, у господина прием лекарств и получасовая прогулка, принятие кислородных ванн. самурай присаживался на край дивана, капал в ложечку, поднимал господина с постели, одеваться быстрее, вел в прихожую, где моментально падал на одно колено, подставляя под опухшие ноги коричневые некрасивые ботинки. он обожал этот момент, это единственный раз, когда господин разрешал вставать перед ним на колени, а самурай про себя выговаривал мантру почтения и уважения, ловко завязывая шнурки бантиком.
затем надевал свои, с подошвами, вырезанными из ковра под кроватью, из тех мест, которые не видны (самурай должен ходить бесшумно, чтобы не спугнуть удачу и всегда услышать врага), и они, бабушка и самурай тимурик семи лет, медленно спускались по лестнице, выходили на свет и гуляли по аллейке за домом час или немного больше
от первого лица переделаешьм тогда)