Существует много версий, почему князю Владимиру дали такое прозвище. До того как князь крестил Русь, он был верховным жрецом Даждьбога — бога солнца. Поэтому такое прозвище могло быть отголоском языческого С другой стороны во многих культурах верховная власть связана с образом солнца, и это была просто традиционная метафора.
Образ Владимира Красна Солнышка встречается, прежде всего, в былинах и является обобщающим. В нём объединены черты и Владимира Крестителя, и Владимира Мономаха, и многих других князей. К тому же былинный образ Владимира очень противоречив. Там он зачастую выступает трусливым и подлым, проигрывает свой город переодетой женщине. Об истории тех времён мы узнаём из летописей и памятников устного народного творчества, а они зачастую лишены объективности. Поэтому очень трудно определить, каким же на самом деле был князь Владимир. Тем не менее, в народной памяти сохранился и позитивный образ князя — человека, принесшего на Русь новую веру, боровшегося с неграмотностью и невежеством, совершавшего неведомые доселе благодеяния.
Существует много версий, почему князю Владимиру дали такое прозвище. До того как князь крестил Русь, он был верховным жрецом Даждьбога — бога солнца. Поэтому такое прозвище могло быть отголоском языческого С другой стороны во многих культурах верховная власть связана с образом солнца, и это была просто традиционная метафора.
Образ Владимира Красна Солнышка встречается, прежде всего, в былинах и является обобщающим. В нём объединены черты и Владимира Крестителя, и Владимира Мономаха, и многих других князей. К тому же былинный образ Владимира очень противоречив. Там он зачастую выступает трусливым и подлым, проигрывает свой город переодетой женщине. Об истории тех времён мы узнаём из летописей и памятников устного народного творчества, а они зачастую лишены объективности. Поэтому очень трудно определить, каким же на самом деле был князь Владимир. Тем не менее, в народной памяти сохранился и позитивный образ князя — человека, принесшего на Русь новую веру, боровшегося с неграмотностью и невежеством, совершавшего неведомые доселе благодеяния.