Представляя наши мысли о целях Японии в XXI веке, мы надеемся сломать эту инертность. В настоящем докладе мы будем обсуждать устремления Японии, выражая наши надежды и нашу решимость сделать то, что должно быть сделано. Принимая во всеоружии вопрос о целях Японии в двадцать первом веке, мы предложим несколько принципов и вариантов политики.
Мы разделяем мнение о необходимости мер. Мы опасаемся, что оставляя всё как есть, Япония держит курс на упадок. Такова обстановка как вокруг Японии, так и внутри неё самой [32].
В девяностые годы множество японцев выражало беспокойство, что нечто в структуре нации подвергается серьёзному изменению. Они опасались, что «мыльные пузыри» экономики конца восьмидесятых и лопанье этих пузырей в начале девяностых подорвали не только экономику, но и политическое устройство, общество, и даже систему ценностей и этические нормы, лежащие в самом основании нации [33].
В течении всей истории жизни в скудных и суровых природных условиях, мы воспитывали этические нормы, восхваляющие социальную и организационную гармонию. Однако социально-экономическое изобилие и интернационализация мешали сохранять эти этические нормы неизменными. И вот в девяностые годы, прежде, чем консенсус об этической системе, соответствующей обществу изобилия мог быть достигнут, Япония столкнулась с серьёзным препятствием и вошла в эру глобализации [34].
Кроме того, сильным потрясением стало произошедшее в январе 1995 года Великое Землетрясение Ханшин-Аваджи. Не правительства (и центрального, и местного) к кризисному управлению, неэффективность и безответственность привели общественность в состояние сильной обеспокоенности правительства защитить жизни и собственность граждан. За этим последовала серия лишающих присутствия духа инцидентов, в том числе газовая атака Аум Сенрикё в Токийском метро (в марте 1995), убийство четырнадцатилетним подростком маленького мальчика и нападение на других детей, одно из них с летальным исходом (в 1997).
Всё это оставило людей под впечатлением, что основные атрибуты японского общества, которым они гордились — семейная солидарность, качество образования (особенно начального и среднего), социальная стабильность и безопасность — рушились. Можно сказать, что эти эпизоды выявили уязвимость и негибкость японской экономики и японского общества. Возможно, всё это было ценой успеха [35].
После Второй мировой войны Япония совершила кажущееся удивительным восстановление, достигла потрясающего роста, быстро присоединилась к категории экономически развитых стран и стала членом Западного лагеря. Япония смогла достичь и поддержать мир, стабильность, и процветание. В целом, японцы помнят послевоенный период как историю успеха. Политические, экономические, и социальные системы, созданные тогда, были также восприняты как компоненты успешной модели
Нельзя отрицать, что они внесли свой вклад в политическую и социальную стабильность. Тем не менее, эта успешная послевоенная модель — или, более точно, несомненная вера в эту модель — в настоящий момент истощила жизненную силу Японии [36]. Многие из имущественных прав и социальных соглашений, установленных в послевоенный период, сделали экономику и общество Японии строгими и устаревшими.
Этой модели — «догнать и перегнать» — следовали не только в послевоенный период, но всё время с эпохи Мейдзи [37]. Сейчас Япония должна найти более качественную модель. Но мир больше не предлагает готовых моделей. Время, когда ответы могли быть взяты извне Большинство обществ оказывается перед тем же самым вызовом. Глобализация, которая как ожидают, охватит мир в двадцать первом столетии, принесёт большие выгоды, но вместе с тем и большие проблемы, бросая этот вызов каждой стране[39].
ФАРАОН, термин, обозначающий царя Древнего Египта означающего «великий дом». Начиная со времени Тутмоса III (15 в. до н. э.) этот термин постоянно используется в египетских источниках для обозначения царя; впоследствии он перешел в греческий и еврейский языки, а оттуда — в современные европейские. Со времен 5-й династии фараоны имели пять имен, каждое со своими собственными функциями: так называемые «имя Хора», «имя золотого Хора», «имя двух владычиц» (верхнеегипетской богини-грифа Нехбет и нижнеегипетской богини-змеи Уаджет), «имя царя Верхнего и Нижнего Египта», «имя сына Ра». Четвертое и пятое имена писали в картушах — удлиненных замкнутых овалах, символизировавших вселенную, обходимую солнцем, над которой властвует фараон. Именно картуши, окружавшие имена фараонов Франсуа Шампольону расшифровать древнеегипетские иероглифы: от них он смог оттолкнуться в поиске имен собственных, которые удалось прочесть благодаря тому, что они сохранились в документах, написанных на греческом языке. Имена фараонов всегда имеют смысл: например, Рамсес означает «рожденный Ра», Аменхотеп «Амон доволен» и т. д. Существовала также специальная формула вежливости, непременно добавлявшаяся после всякого упоминания фараона: (да будет он) жив, невредим, здрав!» Сами имена фараона не произносились: его называли иносказательно: «он», «его величество», «Хор». Жизнь египетских фараонов была полностью подчинена ритуалам: мирское и священное были для владык Египта нераздельны, божественная и человеческая сущность сливались в них в единое целое. Вся жизнь фараона была строго регламентирована, и изменить что-либо в этом порядке фараон не мог даже по собственному желанию. Фараон рассматривался в Древнем Египте как божественный властитель, получающий власть, находясь еще «в яйце». Он был вместилищем жизненной силы страны, совершал ритуалы, благодаря которым сменялись времена года и начинались разливы Нила, жизненно важные для Египта. Египетский фараон был гарантом миропорядка, победителем тьмы. Сияние царя было таким, что от него теряли сознание. С его смертью нарушалась мировая гармония — Египет не мог существовать без преемника божественной власти. Нового царя, увенчанного двойным венцом, символизировавшим объединение Верхнего и Нижнего Египта, встречали как светило. Умерший царь подвергался мумификации, а затем его хоронили в роскошной гробнице, причем церемония погребения сопровождалась сложнейшими обрядами, о которых мы знаем благодаря изображениям, сохранившимся на стенах египетских гробниц, на саркофагах и в папирусных списках. Египетские фараоны, в сущности, не умирали: они покидали землю, восходя на свой горизонт и достигая неба, где сливались со своим создателем, следуя мировому закону. До самого конца своей истории Египет верил в идею божественной власти фараона, который никогда не был в Египте просто политическим правителем: царь всегда оставался главной осью египетского общества, обязанного ему не только своим процветанием, но даже самим фактом своего существования.
Представляя наши мысли о целях Японии в XXI веке, мы надеемся сломать эту инертность. В настоящем докладе мы будем обсуждать устремления Японии, выражая наши надежды и нашу решимость сделать то, что должно быть сделано. Принимая во всеоружии вопрос о целях Японии в двадцать первом веке, мы предложим несколько принципов и вариантов политики.
Мы разделяем мнение о необходимости мер. Мы опасаемся, что оставляя всё как есть, Япония держит курс на упадок. Такова обстановка как вокруг Японии, так и внутри неё самой [32].
В девяностые годы множество японцев выражало беспокойство, что нечто в структуре нации подвергается серьёзному изменению. Они опасались, что «мыльные пузыри» экономики конца восьмидесятых и лопанье этих пузырей в начале девяностых подорвали не только экономику, но и политическое устройство, общество, и даже систему ценностей и этические нормы, лежащие в самом основании нации [33].
В течении всей истории жизни в скудных и суровых природных условиях, мы воспитывали этические нормы, восхваляющие социальную и организационную гармонию. Однако социально-экономическое изобилие и интернационализация мешали сохранять эти этические нормы неизменными. И вот в девяностые годы, прежде, чем консенсус об этической системе, соответствующей обществу изобилия мог быть достигнут, Япония столкнулась с серьёзным препятствием и вошла в эру глобализации [34].
Кроме того, сильным потрясением стало произошедшее в январе 1995 года Великое Землетрясение Ханшин-Аваджи. Не правительства (и центрального, и местного) к кризисному управлению, неэффективность и безответственность привели общественность в состояние сильной обеспокоенности правительства защитить жизни и собственность граждан. За этим последовала серия лишающих присутствия духа инцидентов, в том числе газовая атака Аум Сенрикё в Токийском метро (в марте 1995), убийство четырнадцатилетним подростком маленького мальчика и нападение на других детей, одно из них с летальным исходом (в 1997).
Всё это оставило людей под впечатлением, что основные атрибуты японского общества, которым они гордились — семейная солидарность, качество образования (особенно начального и среднего), социальная стабильность и безопасность — рушились. Можно сказать, что эти эпизоды выявили уязвимость и негибкость японской экономики и японского общества. Возможно, всё это было ценой успеха [35].
После Второй мировой войны Япония совершила кажущееся удивительным восстановление, достигла потрясающего роста, быстро присоединилась к категории экономически развитых стран и стала членом Западного лагеря. Япония смогла достичь и поддержать мир, стабильность, и процветание. В целом, японцы помнят послевоенный период как историю успеха. Политические, экономические, и социальные системы, созданные тогда, были также восприняты как компоненты успешной модели
Нельзя отрицать, что они внесли свой вклад в политическую и социальную стабильность. Тем не менее, эта успешная послевоенная модель — или, более точно, несомненная вера в эту модель — в настоящий момент истощила жизненную силу Японии [36]. Многие из имущественных прав и социальных соглашений, установленных в послевоенный период, сделали экономику и общество Японии строгими и устаревшими.
Этой модели — «догнать и перегнать» — следовали не только в послевоенный период, но всё время с эпохи Мейдзи [37]. Сейчас Япония должна найти более качественную модель. Но мир больше не предлагает готовых моделей. Время, когда ответы могли быть взяты извне Большинство обществ оказывается перед тем же самым вызовом. Глобализация, которая как ожидают, охватит мир в двадцать первом столетии, принесёт большие выгоды, но вместе с тем и большие проблемы, бросая этот вызов каждой стране[39].
Со времен 5-й династии фараоны имели пять имен, каждое со своими собственными функциями: так называемые «имя Хора», «имя золотого Хора», «имя двух владычиц» (верхнеегипетской богини-грифа Нехбет и нижнеегипетской богини-змеи Уаджет), «имя царя Верхнего и Нижнего Египта», «имя сына Ра». Четвертое и пятое имена писали в картушах — удлиненных замкнутых овалах, символизировавших вселенную, обходимую солнцем, над которой властвует фараон. Именно картуши, окружавшие имена фараонов Франсуа Шампольону расшифровать древнеегипетские иероглифы: от них он смог оттолкнуться в поиске имен собственных, которые удалось прочесть благодаря тому, что они сохранились в документах, написанных на греческом языке.
Имена фараонов всегда имеют смысл: например, Рамсес означает «рожденный Ра», Аменхотеп «Амон доволен» и т. д. Существовала также специальная формула вежливости, непременно добавлявшаяся после всякого упоминания фараона: (да будет он) жив, невредим, здрав!» Сами имена фараона не произносились: его называли иносказательно: «он», «его величество», «Хор». Жизнь египетских фараонов была полностью подчинена ритуалам: мирское и священное были для владык Египта нераздельны, божественная и человеческая сущность сливались в них в единое целое. Вся жизнь фараона была строго регламентирована, и изменить что-либо в этом порядке фараон не мог даже по собственному желанию.
Фараон рассматривался в Древнем Египте как божественный властитель, получающий власть, находясь еще «в яйце». Он был вместилищем жизненной силы страны, совершал ритуалы, благодаря которым сменялись времена года и начинались разливы Нила, жизненно важные для Египта. Египетский фараон был гарантом миропорядка, победителем тьмы. Сияние царя было таким, что от него теряли сознание. С его смертью нарушалась мировая гармония — Египет не мог существовать без преемника божественной власти. Нового царя, увенчанного двойным венцом, символизировавшим объединение Верхнего и Нижнего Египта, встречали как светило.
Умерший царь подвергался мумификации, а затем его хоронили в роскошной гробнице, причем церемония погребения сопровождалась сложнейшими обрядами, о которых мы знаем благодаря изображениям, сохранившимся на стенах египетских гробниц, на саркофагах и в папирусных списках. Египетские фараоны, в сущности, не умирали: они покидали землю, восходя на свой горизонт и достигая неба, где сливались со своим создателем, следуя мировому закону. До самого конца своей истории Египет верил в идею божественной власти фараона, который никогда не был в Египте просто политическим правителем: царь всегда оставался главной осью египетского общества, обязанного ему не только своим процветанием, но даже самим фактом своего существования.