ответ:Русский мыслитель К.Н. Леонтьев (1831—1891) разработал теорию византизма — концепцию цивилизационного развития, отличную от Н.Я. Данилевского. По Леонтьеву, это ключ к пониманию исторических судеб русского народа и государства. Согласно его концепции, приоритетным для развития цивилизации является духовная, идейная основа. Он противопоставил византизм, общая идея которого, по его мнению, слагается из нескольких отдельных идей — религиозных, государственных, нравственных, философских и художественных, аморфному, ни в чем конкретно не выраженному «славянству», т.е. заменил этноязыковую основу культурно-исторического типа духовным единством.
Византизм в государстве означает самодержавие; в религии — аутентичное христианство, отличающееся от западных церквей с их ересями и расколами; в нравственной области — отрицание высокого значения человеческой личности и идеи единого человечества. В основе византизма — «римский кесаризм, оживленный христианством», который «дал возможность новому Риму (Византии) пережить старый Италийский Рим на целую государственную нормальную жизнь...»1. Леонтьев видел в византизме особую форму социального реформаторства, в основе которой лежала идея создания нового типа русской социальной жизни. Это был утопический проект перенесения социально-экономического опыта византийской цивилизации на российскую почву.
Согласно Леонтьеву, в основе освоения геополитического пространства лежит триединый процесс, который свойствен всему существующему — и жизни человеческих обществ, государствам, и целым культурным мирам. Его стадиями являются: (1) стадия первоначальной простоты; (2) стадия цветущего объединения и сложности; (3) стадия вторичного смесительного упрощения[1] [2].
Особое внимание автор уделяет второй стадии — стадии цветущего объединения и сложности, соответствующей расцвету цивилизации. Он отмечает, что «по внутренней потребности единства есть наклонность и к единоличной власти, которая по праву или только по факту, но всегда крепнет в эпоху цветущей сложности»1. Отмечая, что «цветущий период Рима надо считать... со времен Пунических войн до Антонинов приблизительно», Леонтьев делает вывод: «Именно в это время выработалась та муниципальная, избирательная диктатура, императорство, которое так долго дисциплинировало Рим и послужило еще потом и Византии»[3] [4]. Как государство Византия жила вторую жизнь — доживала жизнь Рима, но как цивилизация, как религиозная культура она царила долго повсюду и приобретала целые новые миры.
Логика перехода к третьей стадии, по мнению Леонтьева, проста:
Раз упростившись политически и сословно, неизбежным ходом дел, государству остается одно: или разлагаться, или сближаться с новыми чуждыми, непохожими элементами, — присоединять, завоевывать новые страны, носящие в себе условия дисциплины, и не спешить с глубоким внутренним единением всего, не становиться слишком однообразным, простым по плану или узору[5].
Он поясняет ее на исторических примерах:
Моя гипотеза — единство в сложности... Мы имеем три поразительных примера: Англию, Турцию и Россию. В России (т.е. в ее великорусском ядре) было сильно единство нации; в Турции было больше разнородности; в Англии была гармония того и другого. В Англии завоевание, чужое насилие было глубоко и дало глубокие охранительные корни стране. Завоеватели настолько слились с побежденными, что составили одну нацию, но не составили одного с ними класса. В Турции завоеватели вовсе не слились с христианами, потому могли только создать сложное государство, но не единую нацию, и, отняв мысленно турок (привилегированных подданных империи), мы получаем чистейшую демократию, христиан. В России завоевание было слабо, и слишком скорое слитие варягов с славянами не дало возможности образоваться у нас, в собственной Великороссии, крепким сословным преданиям. Сообразно с этим и творчество, и богатство духа трех степеней: выше всех Англия (прежняя конечно), гораздо ниже и беднее ее умом Россия, всех бесплоднее Турция[6].
Таким образом, идея о «вторичном смесительном упрощении» отражает характерную черту исчерпавшей свои творческие силы культуры — потребность во внешней экспансии для внутреннего развития.
ответ:Русский мыслитель К.Н. Леонтьев (1831—1891) разработал теорию византизма — концепцию цивилизационного развития, отличную от Н.Я. Данилевского. По Леонтьеву, это ключ к пониманию исторических судеб русского народа и государства. Согласно его концепции, приоритетным для развития цивилизации является духовная, идейная основа. Он противопоставил византизм, общая идея которого, по его мнению, слагается из нескольких отдельных идей — религиозных, государственных, нравственных, философских и художественных, аморфному, ни в чем конкретно не выраженному «славянству», т.е. заменил этноязыковую основу культурно-исторического типа духовным единством.
Византизм в государстве означает самодержавие; в религии — аутентичное христианство, отличающееся от западных церквей с их ересями и расколами; в нравственной области — отрицание высокого значения человеческой личности и идеи единого человечества. В основе византизма — «римский кесаризм, оживленный христианством», который «дал возможность новому Риму (Византии) пережить старый Италийский Рим на целую государственную нормальную жизнь...»1. Леонтьев видел в византизме особую форму социального реформаторства, в основе которой лежала идея создания нового типа русской социальной жизни. Это был утопический проект перенесения социально-экономического опыта византийской цивилизации на российскую почву.
Согласно Леонтьеву, в основе освоения геополитического пространства лежит триединый процесс, который свойствен всему существующему — и жизни человеческих обществ, государствам, и целым культурным мирам. Его стадиями являются: (1) стадия первоначальной простоты; (2) стадия цветущего объединения и сложности; (3) стадия вторичного смесительного упрощения[1] [2].
Особое внимание автор уделяет второй стадии — стадии цветущего объединения и сложности, соответствующей расцвету цивилизации. Он отмечает, что «по внутренней потребности единства есть наклонность и к единоличной власти, которая по праву или только по факту, но всегда крепнет в эпоху цветущей сложности»1. Отмечая, что «цветущий период Рима надо считать... со времен Пунических войн до Антонинов приблизительно», Леонтьев делает вывод: «Именно в это время выработалась та муниципальная, избирательная диктатура, императорство, которое так долго дисциплинировало Рим и послужило еще потом и Византии»[3] [4]. Как государство Византия жила вторую жизнь — доживала жизнь Рима, но как цивилизация, как религиозная культура она царила долго повсюду и приобретала целые новые миры.
Логика перехода к третьей стадии, по мнению Леонтьева, проста:
Раз упростившись политически и сословно, неизбежным ходом дел, государству остается одно: или разлагаться, или сближаться с новыми чуждыми, непохожими элементами, — присоединять, завоевывать новые страны, носящие в себе условия дисциплины, и не спешить с глубоким внутренним единением всего, не становиться слишком однообразным, простым по плану или узору[5].
Он поясняет ее на исторических примерах:
Моя гипотеза — единство в сложности... Мы имеем три поразительных примера: Англию, Турцию и Россию. В России (т.е. в ее великорусском ядре) было сильно единство нации; в Турции было больше разнородности; в Англии была гармония того и другого. В Англии завоевание, чужое насилие было глубоко и дало глубокие охранительные корни стране. Завоеватели настолько слились с побежденными, что составили одну нацию, но не составили одного с ними класса. В Турции завоеватели вовсе не слились с христианами, потому могли только создать сложное государство, но не единую нацию, и, отняв мысленно турок (привилегированных подданных империи), мы получаем чистейшую демократию, христиан. В России завоевание было слабо, и слишком скорое слитие варягов с славянами не дало возможности образоваться у нас, в собственной Великороссии, крепким сословным преданиям. Сообразно с этим и творчество, и богатство духа трех степеней: выше всех Англия (прежняя конечно), гораздо ниже и беднее ее умом Россия, всех бесплоднее Турция[6].
Таким образом, идея о «вторичном смесительном упрощении» отражает характерную черту исчерпавшей свои творческие силы культуры — потребность во внешней экспансии для внутреннего развития.
Объяснение: