С конца 1932 до лета 1933 года голод в Советском Союзе унес в семь раз больше жизней, чем Большой Террор 1937—1938 годов, хотя длительность его была в два с лишним раза короче. Начиная с 1931 года голод в Советском Союзе случался неоднократно, однако именно эти несколько месяцев оказались самым страшным испытанием и самым значительным явлением довоенной советской истории. Результатом голода 1932—1933 годов стала гибель пяти миллионов человек (в это число не входят те сотни тысяч, а возможно, целый миллион жертв, что погибли в Казахстане и в других регионах Советского Союза начиная с 1931 года); ни до войны (в 1921—1922 годах), ни после (в 1946—1947-м) количество погибших не было так велико (оно не превышало двух миллионов); политические, психологические и демографические последствия голода 1932—1933 годов сказываются на постсоветском пространстве и по сей день. Кроме того, он существенно повлиял на жизнь тех стран, где живут общины иммигрантов, покинувших российскую империю и Советский Союз; историческое и политическое значение этой трагедии по-прежнему очень велико. Так, на Украине начиная с 1987—1988 годов новое открытие и истолкование событий 1932—1933 годов оказало решающее воздействие на размежевание между сторонниками демократизации и поклонниками старых порядков. «Голодомор» (новый термин, изобретенный для обозначения намеренного массового уничтожения людей с голода)[3] оказался в центре политической и культурной жизни, стал предметом обсуждения и крауегольным камнем в процессе построения нового государства и создания новой национальной идентичности. В мае 2003 года украинский парламент официально провозгласил голод 1932—1933 годов геноцидом украинского народа, осуществленным сталинским режимом.
Тем не менее до 1986 года, когда Роберт Конквест опубликовал свою книгу «Скорбная жатва», историки практически игнорировали это событие чрезвычайной важности. И дело не в отсутствии информации, поскольку, как я убедился, знакомясь с донесениями итальянских дипломатов эпохи Муссолини, сведения о голоде вовсе не были тайной для Запада. ХХ век стал эпохой, когда огромные массы людей меняли место жительства вследствие насильственных или спровоцированных миграций, переселений и проч.; события эти оставили след в дипломатических донесениях, путевых заметках, воспоминаниях свидетелей и жертв; так что говоривших было немало, вопрос лишь в том, что должны были найтись люди услышать.
Учитывая все это, нельзя не поразиться тому, как мало до середины 1980-х годов знали о голоде и как мало интереса к этим событиям проявляли[6]. В лучшем случае историки — например, Наум Ясный и Алек Ноув — упоминали искусственно организованный голод (впрочем, говоря о нем так, как если бы везде в СССР он носил один и тот же характер), но не исследовали его сколько-нибудь подробно и пренебрегали национальным аспектом проблемы (голодом как фактом истории украинского, казахского и прочих народов). Несколькими годами позже Мойше Левин реконструировал механизмы, с которых голод был организован, но сам голод подробно изучать не стал Все это, повторяю, в лучшем случае, а в худшем голод становился предметом достойных сожаления, чтобы не сказать позорных, споров, в ходе которого его масштабы преуменьшались, а порой даже отрицалась сама реальность этого события. В Советском Союзе, где даже после 1956 года историкам было позволено вести речь разве что о «продовольственных трудностях», само употребление слова «голод» применительно к событиям тех лет было запрещено. На Украине это слово впервые прозвучало официально в речи первого секретаря украинской коммунистической партии Щербицкого во время празднования 70-летия республики в декабре 1987 года
Версальский мир надолго закрепил противоречия между победителями и побеждёнными. Он вызвал огромную передвижку населения. Румыния выселила более 300 тысяч человек из Бессарабии. Из Македонии и Добруджн двинулись с места почти 500 тысяч человек. Немцы уходили из Верхней Силезии. Сотни тысяч венгров были переселены из территорий, перешедших к Румынии, Югославии, Чехословакии. Семь с половиной миллионов украинцев были поделены между Польшей, Румынией и Чехословакией. В результате Версальского мира славянские народы были разъединены глубокой пропастью. Польша, как форпост Франции на востоке, должна была служить плацдармом для нападения на Россию. Последующее расширение границ Польши за счёт украинских и белорусских земель было заложено в основе Версальского мира, вся система которого была направлена к тому, чтобы сталкивать славянские народы между собой. Закарпатская Украина была придана Чехословакии, несмотря на решение народа, принятое ещё 18 декабря 1918 г. , воссоединиться с остальной Украиной. Буковина, вопреки решению «Народного веча» 3 ноября 1918 г. о присоединении к Советской Украине, была отдана Румынии. Между Польшей и Чехословакией также были посеяны семена вражды. Югославия, объединившая славянские племена на юге срединной Европы, не получила некоторых частей Словении, отданных Италии или оставленных Австрии после плебисцита. Кроме того, Югославия опекунами версальской системы на долгие годы была поставлена во враждебные отношения к России. Таковы были последствия Версальского мира для славянских народов. Антанта сплотила против себя побеждённых и вызвала их ненависть. С другой стороны, разногласия внутри самой Антанты не позволили ей создать прочные гарантии против немецкого реванша. Каждый из победителей вёл переговоры с Германией без ведома партнёров и натравливал её против союзников. Не подлежит сомнению, что условия Версальского мира были тяжелы. Но вся тяжесть его была возложена не на германских империалистов, а на немецкий народ. Германские империалисты сохранили всю свою промышленность и легко могли восстановить в полном объёме её производственную мощь. Никто ещё не забыл, с какой баснословной быстротой Франция после своего поражения выплатила немцам 5-миллиардную контрибуцию; а ведь за полвека, отделяющие Версаль от Франкфурта, техника далеко шагнула вперёд. Армия Германии не была окончательно сокрушена. Кадровый её состав уцелел. Антанта сама его сохранить. Рассчитывая на столкновение Германии с Советской Россией, Антанта сквозь пальцы смотрела на создание немцами сотен военных и спортивных организаций, где под видом инструкторов и охотников скрывались многие десятки тысяч офицеров. К тому же Германия избавлена была от оккупации. Империалистическая Германия со своей стороны широко пользовалась распрями в среде своих противников. Ведя переговоры то с одним, то с другим, обманывая всех, германские империалисты копили силы для нового наступления. Поистине пророчеством были слова Ленина: Версальский мир «является величайшим ударом, который только могли нанести себе капиталисты и империалисты.. . победивших стран» . В результате войны и Версаля противоречия между союзниками ещё более углубились. Обострилась борьба между Англией и Францией, США и Англией, США и Японией, наконец, между Италией и ведущими державами Антанты. Ко всему этому присоединялись коренные противоречия двух систем — капитализма и социализма. Версальский мир должен был покончить с войной. В действительности же он превратил её в постоянную угрозу, висящую над всем миром.
С конца 1932 до лета 1933 года голод в Советском Союзе унес в семь раз больше жизней, чем Большой Террор 1937—1938 годов, хотя длительность его была в два с лишним раза короче. Начиная с 1931 года голод в Советском Союзе случался неоднократно, однако именно эти несколько месяцев оказались самым страшным испытанием и самым значительным явлением довоенной советской истории. Результатом голода 1932—1933 годов стала гибель пяти миллионов человек (в это число не входят те сотни тысяч, а возможно, целый миллион жертв, что погибли в Казахстане и в других регионах Советского Союза начиная с 1931 года); ни до войны (в 1921—1922 годах), ни после (в 1946—1947-м) количество погибших не было так велико (оно не превышало двух миллионов); политические, психологические и демографические последствия голода 1932—1933 годов сказываются на постсоветском пространстве и по сей день. Кроме того, он существенно повлиял на жизнь тех стран, где живут общины иммигрантов, покинувших российскую империю и Советский Союз; историческое и политическое значение этой трагедии по-прежнему очень велико. Так, на Украине начиная с 1987—1988 годов новое открытие и истолкование событий 1932—1933 годов оказало решающее воздействие на размежевание между сторонниками демократизации и поклонниками старых порядков. «Голодомор» (новый термин, изобретенный для обозначения намеренного массового уничтожения людей с голода)[3] оказался в центре политической и культурной жизни, стал предметом обсуждения и крауегольным камнем в процессе построения нового государства и создания новой национальной идентичности. В мае 2003 года украинский парламент официально провозгласил голод 1932—1933 годов геноцидом украинского народа, осуществленным сталинским режимом.
Тем не менее до 1986 года, когда Роберт Конквест опубликовал свою книгу «Скорбная жатва», историки практически игнорировали это событие чрезвычайной важности. И дело не в отсутствии информации, поскольку, как я убедился, знакомясь с донесениями итальянских дипломатов эпохи Муссолини, сведения о голоде вовсе не были тайной для Запада. ХХ век стал эпохой, когда огромные массы людей меняли место жительства вследствие насильственных или спровоцированных миграций, переселений и проч.; события эти оставили след в дипломатических донесениях, путевых заметках, воспоминаниях свидетелей и жертв; так что говоривших было немало, вопрос лишь в том, что должны были найтись люди услышать.
Учитывая все это, нельзя не поразиться тому, как мало до середины 1980-х годов знали о голоде и как мало интереса к этим событиям проявляли[6]. В лучшем случае историки — например, Наум Ясный и Алек Ноув — упоминали искусственно организованный голод (впрочем, говоря о нем так, как если бы везде в СССР он носил один и тот же характер), но не исследовали его сколько-нибудь подробно и пренебрегали национальным аспектом проблемы (голодом как фактом истории украинского, казахского и прочих народов). Несколькими годами позже Мойше Левин реконструировал механизмы, с которых голод был организован, но сам голод подробно изучать не стал Все это, повторяю, в лучшем случае, а в худшем голод становился предметом достойных сожаления, чтобы не сказать позорных, споров, в ходе которого его масштабы преуменьшались, а порой даже отрицалась сама реальность этого события. В Советском Союзе, где даже после 1956 года историкам было позволено вести речь разве что о «продовольственных трудностях», само употребление слова «голод» применительно к событиям тех лет было запрещено. На Украине это слово впервые прозвучало официально в речи первого секретаря украинской коммунистической партии Щербицкого во время празднования 70-летия республики в декабре 1987 года