2. Перечислите предметы, вещи, «населяющие» художественный мир данного эпизода. С какой целью их использует автор? Щелкунчик и мышиный король
ПОДАРКИ
Я обращаюсь непосредственно к тебе, благосклонный читатель или слушатель,— Фриц, Теодор, Эрнст, все равно, как бы тебя ни звали,— и как можно живее вообразить себе рождественский стол, весь заставленный чудными пестрыми подарками, которые ты получил в нынешнее рождество, тогда тебе нетрудно будет понять, что дети, обомлев от восторга, замерли на месте и смотрели на все сияющими глазами. Только минуту спустя Мари глубоко вздохнула и воскликнула:
—Ах, как чудно, ах, как чудно!
А Фриц несколько раз высоко подпрыгнул, на что был большой мастер. Уж, наверно, дети весь год были добрыми и послушными, потому что еще ни разу они не получали таких чудесных, красивых подарков, как сегодня. Большая елка посреди комнаты была увешана золотыми и серебряными яблоками, а на всех ветках, словно цветы или бутоны, росли обсахаренные орехи, пестрые конфеты и вообще всякие сласти. Но больше всего украшали чудесное дерево сотни маленьких свечек, которые, как звездочки, сверкали в густой зелени, и елка, залитая огнями и озарявшая все вокруг, так и манила сорвать растущие на ней цветы и плоды. Вокруг дерева все пестрело и сияло. И чего там только не было! Не знаю, кому под силу это описать! Мари увидела нарядных кукол, хорошенькую игрушечную посуду, но больше всего обрадовало се шелковое платьице, искусно отделанное цветными лентами и висевшее так, что Мари могла любоваться им со всех сторон; она и любовалась им всласть, то и дело повторяя:
—Ах, какое красивое, какое милое, милое платьице! И мне позволят, наверное, позволят, в самом деле, позволят его надеть!
Фриц тем временем уже три или четыре раза галопом и рысью проскакал вокруг стола на новом гнедом коне, который, как он и предполагал, стоял на привязи у стола с подарками. Слезая, он сказал, что конь — лютый зверь, по ничего: уж он его вышколит. Потом он произвел смотр новому эскадрону гусар; они были одеты в великолепные красные мундиры, шитые золотом, размахивали серебряными саблями и сидели на таких белоснежных конях, что можно подумать, будто и кони тоже из чистого серебра. Только что дети, немного угомонившись, хотели взяться за книжки с картинками, лежавшие раскрытыми на столе, чтобы можно было любоваться разными замечательными цветами, пестро раскрашенными людьми и хорошенькими играющими детками, так натурально изображенными, будто они и впрямь живые и вот-вот заговорят, - так вот, только что дети хотели взяться за чудесные книжки, как опять прозвенел колокольчик. Дети знали, что теперь черед подаркам крестного Дроссельмейера, и подбежали к столу, стоявшему у стены. Ширмы, за которыми до тех пор был скрыт стол, быстро убрали. Ах, что увидели дети! На зеленой, усеянной цветами лужайке стоял замечательный замок со множеством зеркальных окон и золотых башен. Заиграла музыка, двери и окна распахнулись, и все увидели, что в залах прохаживаются крошечные, но очень изящно сделанные кавалеры и дамы в шляпах с перьями и в платьях с длинными шлейфами. В центральном зале, который так весь и сиял (столько свечек горело в серебряных люстрах!), под музыку плясали дети в коротких камзольчиках и юбочках. Господин в изумрудно-зеленом плаще выглядывал из окна, раскланивался и' снова прятался, а внизу, в дверях замка, появлялся и снова уходил крестный Дроссельмейер, только ростом он был с папин мизинец, не больше.
Фриц положил локти на стол и долго рассматривал чудесный замок с танцующими и прохаживающимися человечками. Потом он попросил:
Ни один житель или гость Санкт-Петербурга не откажет себе в удовольствии прогуляться по Адмиралтейской набережной. Здесь культурный и исторический центр города. Двигаясь по течению Невы, любуясь видами Петропавловской крепости, восхититесь архитектурой Зимнего дворца, проникнитесь свершениями возле Адмиралтейства и предстаньте перед первым русским императором. Многие ценители уникальной архитектуры города отмечают, что самым лучшим фоном для «Медного всадника» является Исаакиевский собор, признанный православным символом Северной столицы.
Над зеленью и фонтанами Сенатской площади в извечной питерской дымке сияет мощный купол, поддерживаемый колоннадой красного мрамора. В любую погоду на высоте сорока метров можно увидеть фигуры людей, любующихся видами Санкт-Петербурга. Для многих, не сведущих в архитектуре и истории русского зодчества, остается немыслимым сооружение такого колоссального строения в начале 18 века. Без подъемных кранов, вертолетов и ударных машин, силами тысяч крепостных строителей, использующих леса, блоки и вороты, был поставлен храм, общая высота которого 102 метра, а диаметр центрального купола – 26 метров.
История появления храма, его строительство, богослужения, сохранность во времена революции и ВОВ состоит из множества страниц, прочно вшитых в летопись города. Доподлинно известно, что современный храм – четвертый вариант церкви, посвященной Исаакию Долматскому. Первый и второй варианты храмов закладывались самим Петром I, но первая церковь стала мала растущему городу, а вторая оказалась слишком близко к воде. Третий вариант собора, начатый при Екатерине II архитектором А. Ринальди, был закончен при Павле I В. Бринье, но искажен в пропорциях, урезан в средствах. Он вызывал недовольство критиков и горожан.
Современный собор таковым, как мы его знаем, был спроектирован О. Монферраном на месте прежнего по указу Александра I. Сорок лет потребовалось молодому французскому архитектору, чтобы исправить чужие и собственные ошибки при возведении такого монументального сооружения. Особенности климата, почв и вод Петербурга сыграли в этом немаловажную роль. Но храм, задуманный в стиле классицизма, был возведен. Крестообразный в плане, он имеет большой купол и четыре малых, внутри их башен расположены колокола. Северный и южный портики поддерживаются шестнадцатью колоннами, западный и восточный – восьмью. Фронтоны украшены в стиле ампира и барокко, венчают их фигуры двенадцати апостолов. Балюстраду украшают 24 статуи ангелов с различными атрибутами. Росписью и декором храма занимались известнейшие русские художники и скульпторы.
Сегодня Исаакиевский собор носит статус «Государственный музей-памятник», но в нем ежедневно ведутся службы. Звон его колоколов плывет над четырьмя площадями, что примыкают к территории храма, разливается над Невой, приветствуя новый день и гостей Северной столицы. В целом комплекс мало похож на классические православные храмы, но это свидетельство эпохи, когда Восток налаживал взаимодействие с Западом, Россия догоняла Европу, взращивая собственные таланты. Исаакиевский собор не просто вплелся в историю страны, он стал ее символом, дал толчок к развитию культуры, искусства и промышленности.
Латиноамериканскую прозу пытались отнести к какому-то стилю и методу, но, отчаявшись, придумали для нее новое название — магический реализм. Это не определение, а попытка передать то странное и чарующее могущество, которое превращает литературу в заклинание, вызывающее первобытных духов и населяющее удушливые мегаполисы невероятно живыми существами, буйными, непредсказуемыми и прекрасными, как природа.
Две основные ветви магического реализма представлены Хорхе Луисом Борхесом и Габриелем Гарсиа Маркесом. Борхес — уникальный "писатель для писателей". Его рассказы и эссе представляют собой изощренное, тонкое, иногда ироничное, а иногда восторженное исследование, переосмысление философских литературных проблем. Борхес — творец литературоведческой мифологии. Метафизические, абстрактные до предела вопросы он погружает в детально воспроизведенный в слове реальный, вещественный, даже банальный мир. Геро- ями Борхеса становятся "Вавилонская библиотека" — лабиринт, уставленный полками с книгами, который населяют читатели; "Алеф" — точка мира, вмещающая весь мир; "Дон Кихот" — не рыцарь, не автор, а сам роман.
Острая и насмешливая мысль препарирует сотни литературных сюжетов, а совершенный литературный дар позволяет Борхесу вновь воссоздать целостность мира, разрушенного анализом. Борхес — непревзойденный мастер лишать определенности даже строгие математические законы. Что-то подсказало ему, что мир не так-то прост, и два камня не обязаны сохранять в унылом постоянстве свою парность ("Синий тигр"). Он никогда не соглашался с Эйнштейном, уверенным, что Бог не играет в кости, что мир познаваем и определен. Борхес знает, что в кости играет вся Вселенная, что дважды два — это зловещее математическое действие, которое в результате сможет дать четыре, а может — третий мир ("Тлен, Укбар, Orbis Tertius).
Борхес много лет был директором национальной библиотеки. Это естественно — где жить ему, как не среди книг. И Борхес — единственный в мире слепой библиотекарь. Это символично. Слепота писателя воспринимается не как недостаток, а как божий дар. Она дана ему, чтобы ум, не отягощенный мелочной суетой, лучше постигал мир и человека. Слепой Борхес прекрасно разглядел обратную сторону Луны еще до первых полетов в космос и тот чудовищный по силе огонь, который томится в глубине самых кротких и сонных глаз.