«три гордые пальмы»Число три - это устоявшийся христианский символ, в данном случае, три пальмы - символ, изображающий трехсоставность человеческой души: разум, чувства и волю. Родник, питающий душу, жизненный источник - дух, как высшая часть человеческой души - это то, что связывает человека с Богом. Оазис символизирует собой рай, место богообщения, духовную пустынь. Слова «аравийская земля» наводят на мысль об Эдемском саде, который по преданию находился на месте Аравийской пустыни. Использование метафоры «песок крутился столбом», эпитета «нестройные звуки звонков», выражений «пестрели ковры», «взрывая песок», «мотались походные шатры» - признак непостоянства, «подымался на дыбы», «вились в беспорядке», «крик и свист», «бросал и ловил» показывают хаос, беспорядок и разрушение. В христианской символике под образами мавров, арабов понимаются нечистые духи. Как только пальмы возроптали на Бога, сразу же явилась нечистая сила: «...И только замолкли - в дали голубой столбом уж крутился песок золотой...».Караван, «шумя» подошел к пальмам и остановился. Фразы: «Кувшины, звуча налилися водою» и «... щедро их поит студеный ручей» показывают завладение нечистой силой человеческой души, полный разрыв ее с Богом. Подтверждением этому служит гибель души «от топора» мавров. Не менее важно и направление пути каравана за следующей жертвой - на Запад, т.е. в сторону противоположную Востоку. А в христианской символике Восток - место, связанное с пребыванием Бога.
С образом Чацкого я познакомился, когда мы в школе начали изучать “Горе от ума”. Незаметно для меня Чацкий становился все ближе и понятнее. Я ловил себя на том, что иногда примерял на себя его мысли, слова и поступки. Хотя, чему удивляться? Образом этим увлекаются уже более полутора веков. Если сравнивать Чацкого хотя бы с Печориным, можно увидеть огромную разницу. Печорин разочарован жизнью, высшим светом, однако от мимолетных удовольствий не отказывается. Окажись на месте Чацкого, он с первого же взгляда разгадал бы все отношения между Софьей и Молчалиным и стал бы с холодной насмешливостью наблюдать за ними или приложил бы некоторые усилия к тому, чтобы влюбить в себя Софью. Однако, видя жизнь свою насквозь, он не находит в ней ничего светлого, ничего, за что бы стоило ее любить. “Я давно уже живу не сердцем, а головою”,- говорит он. И поэтому с такой легкостью уезжает в Персию. Чацкий не таков. Несмотря на свой критический ум, он верит в жизнь, в высокие идеалы. Он удивительно похож на молодого Пушкина. Так же “остер, умен, красноречив”, так же общителен, и так же легко у него слетают с губ эпиграммы, меткие слова, хлесткие сравнения: ”А Гильоме, француз, подбитый ветерком”, “Созвездие маневров и мазурки”. Он немного наивен и неискушен в делах житейских, не видит и не понимает холодности и отчужденности Софьи. Он добродушно посмеивается над московскими нравами, не замечая, что эти шутки вызывают у Софьи почти озлобление. “Не человек – змея”, - говорит она о Чацком. А он верит в ее любовь. А потом он разбит, потрясен, но не может примириться с мыслью, что горячо и страстно любимая им девушка могла променять его на какое-то ничтожество, на человека, не имеющего собственных мыслей и суждений. Да, постигло разочарование… Сколько горечи и боли, оскорбленного самолюбия и гневного упрека звучит в его последнем монологе! Но лишь в этот час он по-настоящему увидел мир, по-новому взглянул на него. Но Чацкий был не только пламенный влюбленный, разочаровавшийся при первом столкновении с действительностью, это еще и человек передовых взглядов. Он не побежден, он лишь уедет куда-нибудь, где его поймут, где ему достанется настоящее большое дело. Он полон светлых идей преобразования общества, он с гневом обличает пороки общества старого. Его оружием являлось слово, и он более чем отлично владеет этим оружием. И, конечно, его резкость, пламенность не могла пройти незамеченной. “Чацкий шел прямой дорогой на каторгу, если он уцелел 14 декабря, то, наверное, не сделался ни страдательно тоскующим, ни гордо презирающим лицом, не оставил бы ни в коем случае своей пропаганды”. Это слова Герцена, великого мыслителя и революционера. Я люблю Чацкого за его убеждения и идеалы. Он рвет с министром только потому, что желает служить “делу, а не лицам”. Он возмущен крепостным правом и, не скрывая, говорит об этом. Он любит свою Родину и с теплотой говорит о ней: “Когда ж постранствуешь, воротишься домой, и дым Отечества нам сладок и приятен! А еще я люблю Чацкого просто как умного человека, у которого под маской иронии скрыто чуткое, отзывчивое сердце, который может смеяться и грустить, который может быть зол и резок на язык, но другом будет верным, надежным... Беру! Беру!
Оазис символизирует собой рай, место богообщения, духовную пустынь.
Слова «аравийская земля» наводят на мысль об Эдемском саде, который по преданию находился на месте Аравийской пустыни.
Использование метафоры «песок крутился столбом»,
эпитета «нестройные звуки звонков»,
выражений «пестрели ковры», «взрывая песок», «мотались походные шатры» - признак непостоянства, «подымался на дыбы», «вились в беспорядке», «крик и свист», «бросал и ловил» показывают хаос, беспорядок и разрушение.
В христианской символике под образами мавров, арабов понимаются нечистые духи. Как только пальмы возроптали на Бога, сразу же явилась нечистая сила: «...И только замолкли - в дали голубой столбом уж крутился песок золотой...».Караван, «шумя» подошел к пальмам и остановился. Фразы: «Кувшины, звуча налилися водою» и «... щедро их поит студеный ручей» показывают завладение нечистой силой человеческой души, полный разрыв ее с Богом. Подтверждением этому служит гибель души «от топора» мавров.
Не менее важно и направление пути каравана за следующей жертвой - на Запад, т.е. в сторону противоположную Востоку. А в христианской символике Восток - место, связанное с пребыванием Бога.
Беру! Беру!