Рассказ К. Г. Паустовского «Телеграмма» — это не банальное повествование об одинокой старушке и невнимательной дочери. Паустовский показывает, что Настя отнюдь не бездушна: она сочувствует Тимофееву, тратит много времени на устройство его выставки. Как же могло случиться, что заботящаяся о других Настя проявляет невнимание к родной матери? Оказывается, одно дело — увлекаться работой, делать ее от всего сердца, отдавать ей все силы, физические и душевные, а другое — помнить о близких своих, о матери — самом святом существе на свете, не ограничиваясь только денежными переводами и короткими записками. Вот такого испытания на истинную человечность Настя не выдерживает.
«Она подумала о переполненных поездах, о тягучей, ничем не скрашенной скуке сельских дней — и положила письмо в ящик письменного стола». В сутолоке ленинградских дней Настя чувствует себя интересной и нужной людям, ею движет желание проявить активность своей натуры. Есть в ней и эгоистическое чувство.
«На одной из площадок Настя достала зеркальце, напудрилась и усмехнулась, — сейчас она нравилась самой себе. Художники называли ее Сольвейг за русые волосы и большие холодные глаза». Не присутствует ли доля эгоистического чувства даже в хлопотах о выставке Тимофеева? Недаром же на вернисаже говорят: «Этой выставкой мы целиком обязаны... одной из рядовых сотрудниц Союза, нашей милой Анастасии Семеновне...
» «Настя смутилась до слез». Гармонии между заботами о «дальних» и любовью к самому близкому человеку Насте достигнуть не удалось. В этом трагизм ее положения, в этом причина чувства непоправимой вины, невыносимой тяжести, которое посещает ее после смерти матери и которое поселится в ее душе навсегда. Вероятно, смерть старой одинокой женщины, по сути брошенной своей дочерью, послужит уроком молоденькой учительнице, недавно приехавшей в деревню: ведь в городе у нее осталась мать, «вот такая же маленькая, вечно взволнованная заботами о дочери и такая же совершенно седая». В названии “Телеграмма” скрыт глубокий подтекст.
По сути, весь рассказ – это телеграмма, обращённая к нам с вами. Ведь телеграмму, как вы уже сказали, отправляют, когда хотят сообщить что-то безотлагательно важное.
“Будь человеком! - напоминает Паустовский. – За добро плати добром. Не будь пустельгой”.
Не прикрывайся заботой о человечестве, когда твоего тепла, твоего внимания, твоего доброго слова и взгляда ждут самые близкие люди и, прежде всего мама. Не упустите время, чтобы потом всю жизнь не мучиться угрызениями совести.
Загляните в мамины глаза, может быть, уже сейчас ей нужны ваше внимание и ваша поддержка.
— Ну что с того, что я там был? Я был давно, я всё забыл. Не помню дней, не помню дат, Ни тех форсированных рек.
— Я неопознанный солдат, Я рядовой, я имярек. Я меткой пули недолёт, Я лёд кровавый в январе. Я прочно впаян в этот лёд, Я в нём, как мушка в янтаре.
— Ну что с того, что я там был? Я всё избыл, я всё забыл. Не помню дат, не помню дней, Названий вспомнить не могу.
— Я топот загнанных коней, Я хриплый окрик на бегу, Я миг непрожитого дня, Я бой на дальнем рубеже, Я пламя Вечного огня И пламя гильзы в блиндаже.
— Ну что с того, что я там был, В том грозном быть или не быть? Я это всё почти забыл. Я это всё хочу забыть.
Я не участвую в войне — Она участвует во мне. И отблеск Вечного огня Дрожит на скулах у меня.
Уже меня не исключить Из этих лет, из той войны, Уже меня не излечить От тех снегов, от той зимы. Вдвоём — и с той землёй, и с той зимой Уже меня не разлучить, До тех снегов, где вам уже Моих следов не различить. Ну что с того, что я там был?!
Рассказ К. Г. Паустовского «Телеграмма» — это не банальное повествование об одинокой старушке и невнимательной дочери. Паустовский показывает, что Настя отнюдь не бездушна: она сочувствует Тимофееву, тратит много времени на устройство его выставки. Как же могло случиться, что заботящаяся о других Настя проявляет невнимание к родной матери? Оказывается, одно дело — увлекаться работой, делать ее от всего сердца, отдавать ей все силы, физические и душевные, а другое — помнить о близких своих, о матери — самом святом существе на свете, не ограничиваясь только денежными переводами и короткими записками. Вот такого испытания на истинную человечность Настя не выдерживает.
«Она подумала о переполненных поездах, о тягучей, ничем не скрашенной скуке сельских дней — и положила письмо в ящик письменного стола». В сутолоке ленинградских дней Настя чувствует себя интересной и нужной людям, ею движет желание проявить активность своей натуры. Есть в ней и эгоистическое чувство.
«На одной из площадок Настя достала зеркальце, напудрилась и усмехнулась, — сейчас она нравилась самой себе. Художники называли ее Сольвейг за русые волосы и большие холодные глаза». Не присутствует ли доля эгоистического чувства даже в хлопотах о выставке Тимофеева? Недаром же на вернисаже говорят: «Этой выставкой мы целиком обязаны... одной из рядовых сотрудниц Союза, нашей милой Анастасии Семеновне...
» «Настя смутилась до слез». Гармонии между заботами о «дальних» и любовью к самому близкому человеку Насте достигнуть не удалось. В этом трагизм ее положения, в этом причина чувства непоправимой вины, невыносимой тяжести, которое посещает ее после смерти матери и которое поселится в ее душе навсегда. Вероятно, смерть старой одинокой женщины, по сути брошенной своей дочерью, послужит уроком молоденькой учительнице, недавно приехавшей в деревню: ведь в городе у нее осталась мать, «вот такая же маленькая, вечно взволнованная заботами о дочери и такая же совершенно седая». В названии “Телеграмма” скрыт глубокий подтекст.
По сути, весь рассказ – это телеграмма, обращённая к нам с вами. Ведь телеграмму, как вы уже сказали, отправляют, когда хотят сообщить что-то безотлагательно важное.
“Будь человеком! - напоминает Паустовский. – За добро плати добром. Не будь пустельгой”.
Не прикрывайся заботой о человечестве, когда твоего тепла, твоего внимания, твоего доброго слова и взгляда ждут самые близкие люди и, прежде всего мама. Не упустите время, чтобы потом всю жизнь не мучиться угрызениями совести.
Загляните в мамины глаза, может быть, уже сейчас ей нужны ваше внимание и ваша поддержка.
— Ну что с того, что я там был?
Я был давно, я всё забыл.
Не помню дней, не помню дат,
Ни тех форсированных рек.
— Я неопознанный солдат,
Я рядовой, я имярек.
Я меткой пули недолёт,
Я лёд кровавый в январе.
Я прочно впаян в этот лёд,
Я в нём, как мушка в янтаре.
— Ну что с того, что я там был?
Я всё избыл, я всё забыл.
Не помню дат, не помню дней,
Названий вспомнить не могу.
— Я топот загнанных коней,
Я хриплый окрик на бегу,
Я миг непрожитого дня,
Я бой на дальнем рубеже,
Я пламя Вечного огня
И пламя гильзы в блиндаже.
— Ну что с того, что я там был,
В том грозном быть или не быть?
Я это всё почти забыл.
Я это всё хочу забыть.
Я не участвую в войне —
Она участвует во мне.
И отблеск Вечного огня
Дрожит на скулах у меня.
Уже меня не исключить
Из этих лет, из той войны,
Уже меня не излечить
От тех снегов, от той зимы.
Вдвоём — и с той землёй, и с той зимой
Уже меня не разлучить,
До тех снегов, где вам уже
Моих следов не различить.
Ну что с того, что я там был?!