Принц долго добивался руки принцессы преподносил ей красивые подарки но она один за другим отвергала их.Тогда принц переоделся в свинопаса и устроился на службу к королю-отцу принцессы.Он изобретал разные игрушки,принцессе они нравились но за каждую игрушку,он просил определенное кол-во поцелуев принцессы.Однажды когда принцесса целовала его за очередной подарок их застукал король.Он выгнал и свинопаса(принца) и принцессу.Затем принц сказал ей:Я дарил тебе такие подарки а ты отвергла их,но принимала детские игрушки от свинопаса.Так оставайся же ты одна и ушел.
«ПОЦЕЛУЯМИ ПРЕЖДЕ СЧИТАЛ», стихотворение раннего Лермонтова. (1832), мотивы, идеи и общая тональность которого более характерны для позднего периода творчества поэта. В стихотворении Лермонтов. подводит черту под прожитой жизнью, оценивая ее предельно обобщенно, резко, без полутонов, с противоположных по смыслу символизированных определений: «Поцелуями прежде считал я счастливую жизнь свою»; «И слезами когда-то считал я мятежную жизнь мою». Но эти антиномичные состояния оказываются уравненными и несостоятельными перед главным исходом: «Но теперь я от счастья устал, / Но теперь никого не люблю». Повтор последнего стиха в первых двух четверостишиях настойчиво утверждает в настоящем времени одно-единственное всепоглощающее состояние лирического героя. Однако в третьей, заключительной строфе устойчивость авторской позиции исчезает. Поэт рисует символический образ «разорванного» сознания; лирический. герой отказывается от любви, этой главной нити, связующей его с людьми (ср. также в стих. «И скучно и грустно»: «Любить — но кого же? — На время не стоит труда, / А вечно любить невозможно»), что ведет к мучительной пытке «дурной бесконечностью» времени. Он не может жить ни ибо оно необратимо, ни надеждой, ибо он не может любить. Сознание «не в силах согласовать все эти временны́е ориентиры», овладеть своим собственным субъективным временем: «И я счет своих лет потерял / И крылья забвенья ловлю: / Как я сердце унесть бы им дал! / Как бы вечность им бросил мою!». Таим образом, лирический герой выпадает из естественного. ритма человеческого бытия («счет своих лет потерял»). Образ лирического. героя, проходя различные стадии «кристаллизации», сближается с образом демона в одноименной поэме (1829—39); демон также неукоренен в человеческом бытии, его удел — такое же абсолютное одиночество: «Один, как прежде, во вселенной, / Без упованья и любви!..», а желание забвения мучительно и неосуществимо.
Однако в третьей, заключительной строфе устойчивость авторской позиции исчезает. Поэт рисует символический образ «разорванного» сознания; лирический. герой отказывается от любви, этой главной нити, связующей его с людьми (ср. также в стих. «И скучно и грустно»: «Любить — но кого же? — На время не стоит труда, / А вечно любить невозможно»), что ведет к мучительной пытке «дурной бесконечностью» времени. Он не может жить ни ибо оно необратимо, ни надеждой, ибо он не может любить. Сознание «не в силах согласовать все эти временны́е ориентиры», овладеть своим собственным субъективным временем: «И я счет своих лет потерял / И крылья забвенья ловлю: / Как я сердце унесть бы им дал! / Как бы вечность им бросил мою!». Таим образом, лирический герой выпадает из естественного. ритма человеческого бытия («счет своих лет потерял»).
Образ лирического. героя, проходя различные стадии «кристаллизации», сближается с образом демона в одноименной поэме (1829—39); демон также неукоренен в человеческом бытии, его удел — такое же абсолютное одиночество: «Один, как прежде, во вселенной, / Без упованья и любви!..», а желание забвения мучительно и неосуществимо.