Один человек строил стену в квартире, чтобы отгородиться от соседей. Сначала построил тонкую стенку- соседей было через нее слышно. Потом он приставил в стенке книжный стеллаж. Стало тише, но ночью еще была слышна громкая соседская музыка. Затем он проложил место между стеллажом и стенкой толстым ватным одеялом. А чтобы оно не падало, закрепил концы его на стеллаже тяжелыми цветочными горшками. Стало еще тише, но со временем одеяло сползло. Тогда разъяренный человек встал на стремянку и стал расправлять одеяло, натягивая его и кладя сверху тяжелые чемоданы. Он не удержался. Стремянка упала. Стеллаж на нее. Стеллаж сломался, Книги рассыпались. Горшки разбились, чемоданы упали и раскрылись, из них все выпало. Человек сломал ногу и взвыл, когда на него сверху спланировало теплое одеяло. А от соседей по-прежнему продолжала доноситься веселая громкая музыка. Так и остался он у разбитого корыта.
Оголенный по пояс человек, привязанный к ружьям двух солдат, которые вели его. Дергаясь всем телом, шлепая ногами по талому снегу, наказываемый, под сыпавшимися с обеих сторон на него ударами, подвигался ко мне, то опрокидываясь назад. При каждом ударе наказываемый, как бы удивляясь, поворачивал сморщенное от страдания лицо в ту сторону, с которой падал удар, и, оскаливая белые зубы, повторял какие-то одни и те же слова. Он не говорил, а всхлипывал: «Братцы, помилосердуйте. Братцы, помилосердуйте». От удара палкой он дернулся вперед, но унтер-офицеры удержали его, и такой же удар упал на него с другой стороны, и опять с этой, и опять с той. Его спина - что-то такое пестрое, мокрое, красное, неестественное, что я не поверил, чтобы это было тело человека.
Оголенный по пояс человек, привязанный к ружьям двух солдат, которые вели его. Дергаясь всем телом, шлепая ногами по талому снегу, наказываемый, под сыпавшимися с обеих сторон на него ударами, подвигался ко мне, то опрокидываясь назад. При каждом ударе наказываемый, как бы удивляясь, поворачивал сморщенное от страдания лицо в ту сторону, с которой падал удар, и, оскаливая белые зубы, повторял какие-то одни и те же слова. Он не говорил, а всхлипывал: «Братцы, помилосердуйте. Братцы, помилосердуйте». От удара палкой он дернулся вперед, но унтер-офицеры удержали его, и такой же удар упал на него с другой стороны, и опять с этой, и опять с той. Его спина - что-то такое пестрое, мокрое, красное, неестественное, что я не поверил, чтобы это было тело человека.