У Некрасова любовь предстает в сложном переплетении прекрасного, возвышенного и житейски обыденного. Недаром же его любовную лирику зачастую сравнивают с пушкинской. Но у Пушкина героиня - объект лирических чувств, существует как некий прекрасный идеал, лишенный конкретных черт, а вот у Некрасова «лирическая героиня» - это «второе лицо» стихотворения, она всегда существует рядом с героем - в его воспоминаниях, в его диалогах с ней - не просто как идеал, а как живой образ. Особенно это заметно в элегии «Ах! что изгнанье, заточенье!» , относящейся к так называемому «панаевскому» циклу, навеянному воспоминаниями о любви Некрасова к Авдотья Яковлевна Панаевой. Здесь передано противоречивое и одновременно светлое чувство: в нем переплелись «ревнивая печаль» и желание счастья любимой женщине, уверенность в негасимой взаимной любви и трезвое сознание невозможности вернуть ушедшее счастье.
У Некрасова любовь предстает в сложном переплетении прекрасного, возвышенного и житейски обыденного. Недаром же его любовную лирику зачастую сравнивают с пушкинской. Но у Пушкина героиня - объект лирических чувств, существует как некий прекрасный идеал, лишенный конкретных черт, а вот у Некрасова «лирическая героиня» - это «второе лицо» стихотворения, она всегда существует рядом с героем - в его воспоминаниях, в его диалогах с ней - не просто как идеал, а как живой образ. Особенно это заметно в элегии «Ах! что изгнанье, заточенье!» , относящейся к так называемому «панаевскому» циклу, навеянному воспоминаниями о любви Некрасова к Авдотья Яковлевна Панаевой. Здесь передано противоречивое и одновременно светлое чувство: в нем переплелись «ревнивая печаль» и желание счастья любимой женщине, уверенность в негасимой взаимной любви и трезвое сознание невозможности вернуть ушедшее счастье.
Особенно это заметно в элегии «Ах! что изгнанье, заточенье!» , относящейся к так называемому «панаевскому» циклу, навеянному воспоминаниями о любви Некрасова к Авдотья Яковлевна Панаевой. Здесь передано противоречивое и одновременно светлое чувство: в нем переплелись «ревнивая печаль» и желание счастья любимой женщине, уверенность в негасимой взаимной любви и трезвое сознание невозможности вернуть ушедшее счастье.
Особенно это заметно в элегии «Ах! что изгнанье, заточенье!» , относящейся к так называемому «панаевскому» циклу, навеянному воспоминаниями о любви Некрасова к Авдотья Яковлевна Панаевой. Здесь передано противоречивое и одновременно светлое чувство: в нем переплелись «ревнивая печаль» и желание счастья любимой женщине, уверенность в негасимой взаимной любви и трезвое сознание невозможности вернуть ушедшее счастье.