Чем отличается мифология древней Греции от античной мифологии? кратко​

1)Любовь - это чувство, разящее всех. Любовь слепа, как бы с этим зачастую не спорили. И ранит она всех, будь то олигарх или бедняк, юрист или бандит.
"Герой нашего времени".
2)Настоящая любовь не проходит со временем. Никакие обстоятельства не в силах разрушить эту невидимую безвозмездную вечную привязанность. Против нее не существует лекарств, это неизлечимая болезнь. Невозможно в раз избавиться от любви, поразившей когда - то и теперь не отпускающей никуда без мыслей о ней.
"Бедная Лиза", "Герой нашего времени"
3)Влюбленный человек до конца будет стараться сделать счастливым свой объект обожания. Для него цель жизни - сделать свою любовь счастливой, исполнять ее мечты. Влюбленный человек будет радоваться ее (его) успехам, стараться им, дарить себя без остатка.
"Обломов", "Гроза"
4)В лом писать, фантазия кончилась, любовь вообще химический процесс, давно доказанно, придумай сам че нить, я в батлу пойду поиграю
пример сюда "Ромео и Джульетта", но вообще он во все 4 пункта подойдет
удачи, братка

Как известно, гоголевский герой никогда не называл себя коллежским асессором, но всегда майором. Во-первых, по понятиям времени это престижно, так как поднимает героя в общественном мнении, во-вторых, комически девуалирует характер Ковалева. Знаменательно, что подобное социально-бытовое поведение провоцировалось законами «В разных чинах гражданские чиновники. . уступают место военным, хотя бы кто из них по времени в тот чин был старее» (Свод, с. 119). В этом же указе специально оговорено: «Запрещается гражданским чиновникам именоваться военными чинами (Свод, с. 119). Оказывается, что легкомыслие Ковалева может быть расценено как нарушение закона, как самозванство, как преступление против государственных постановлений, что влекло наказание, расправу. Это нарушение в повести Гоголя комически карается: у карьериста сбегает нос. Ковалев сетует: «За что это такое несчастье? Будь я без руки или без ноги — все бы лучше. . но без но ca . .гражданин не гражданин» , ( т. е. герой оказался в положении человека без прав, вне гражданства. Нос пропадает не патриотично, не по-дворянски: «пусть бы уж на войне отрубили, или на дуэли» , — тогда бы можно было объяснить увечье защитой отечества и претендовать на определение «в гражданскую службу раненых офице­ров, состоящих в ведомстве Комитета. . » (Свод, с. 46). Горе, досада героя происхо­дят оттого, что он не может использовать этот пункт закона в своих интересах: нос пропал «ни за что, ни про что, пропал даром, ни за грош!» . Напротив, отсутствие носа грозит ему служебными неприятностями, убытками, срывает его планы стать вице-губернатором или экзекутором. В том же указе категорически запрещалось брать на службу калек, у которых: «. . б) болезненное положение, хотя и не от ран происшедшее, но по неизлечимости не дозволяющее всту­пать в какую-либо должность; в) явный недостаток ума; г) дурное поведение» (Свод, с. 47). Все, тщательно скрываемое героем, вдруг обнаруживается, стано­вится явным, его «пасквильный» , «пре­глупый» , безносый вид намекает на недо­статок ума и на дурное поведение, ком­прометирующие чиновника. И по закону, как оказывается, эти причины столь важны, что карьера героя — под угрозой краха.
Автор-повествователь иронически удивляется: «Как Ковалев не смекнул, что. . объявлять о носе. . неприлично, неловко, нехорошо!» . В повести обыгрывается и мотив дурного поведения. «У порядочного человека не оторвут н oca , — заявляет частный пристав, — много есть на свете всяких майоров, ко­торые. . таскаются по всяким непри­стойным местам» . Автор-повество­ватель эмоционально подтверждает свое полное согласие с мнением частного при­става: «То есть не в бровь, а прямо в глаз!» . И сразу вслед за этим в тексте возникает тема оскорбленного чина и звания, а не личности героя, т. е. игра мнимых смыслов.
Таким образом, государственные по­становления как бытовой факт эпохи уточнить психологию карьериста, охваченного общей болезнью времени, «электричеством чина» , понять «поэтику чина» , мотивы поведения героя, причины отклонения от норм естественности, коре­нящиеся в самой действительности с ее несообразностями. Получается, что как бы пособниками этого социального недуга были правительственные законы, насаж­дающие чиноманию и даже вынужденные сдерживать ненормальное увлечение чиносамозванством рядом ограничений и штрафов (Свод, с. 120—121). Свод зако­нов как бытовой факт присутствует в по­вести как бы в «снятом» виде, распыляясь мелочью деталей, связанных, однако, главной темой сюжета — темой чина.