Помню просторный грязный двор и низкие домики, обнесенные забором. Двор сеял у самой реки, и по веснам, когда спадала полая вода, он был усеян щепой и ракушками, а иногда и другими, куда более интересными вещами. Так, однажды мы нашли туго набитую письмами сумку, а потом вода принесла и осторожно положила на берег я самого почтальона. Он лежал на спине, закинув руки, как будто заслонясь от солнца, еще совсем молодой, белокурый, в форменной тужурке с блестящими пуговицами: должно быть, отправляясь в свой последний рейс, почтальон начистил их мелом.Сумку отобрал городовой, а письма, так как они размокли и уже никуда не годились, взяла себе тетя Даша. Но они не совсем размокли: сумка была новая, кожаная и плотно запиралась. Каждый вечер тетя Даша читала вслух по одному письму, иногда только мне, а иногда всему двору. Это было так интересно, что старухи, ходившие к Сковородникову играть в «козла», бросали карты и присоединялись к нам. Одно из этих писем тетя Даша читала чаще других — так часто, что, в конце концов, я выучил его наизусть. С тех пор много лет, но я еще помню его от первого до последнего слова.«Глубокоуважаемая Мария Васильевна!Спешу сообщить Вам, что Иван Львович жив и здоров. Четыре месяца тому назад я, согласно его предписаниям, покинул шхуну, и со мной тринадцать человек команды. Надеясь вскоре увидеться с Вами, не буду рассказывать о вашем тяжелом путешествии на Землю Франца—Иосифа по плавучим льдам. Невероятные бедствия и лишения приходилось терпеть. Скажу только, что из нашей группы я один благополучно (если не считать отмороженных ног) добрался до мыса Флоры. «Св. Фока» экспедиции лейтенанта Седова подобрал меня и доставил в Архангельск. Я остался жив, но приходится, кажется об этом, так как в ближайшие дни мне предстоит операция, после которой останется только уповать на милосердие Божие, а как я буду жить без ног — не знаю. Но вот что я должен сообщить Вам: «Св. Мария» замерзла еще в Карском море и с октября 1913 года беспрестанно движется на север вместе с полярными льдами. Когда мы ушли, шхуна находилась на широте 82°55'. Она стоит спокойно среди ледяного поля, или, вернее, стояла с осени 1913 года до моего ухода. Может быть, она освободится и в этом году, но, по моему мнению, вероятнее, что в будущем, когда она будет приблизительно в том месте, где освободился «Фрам». Провизии у оставшихся еще довольно, и ее хватит до октября—ноября будущего года. Во всяком случае, спешу Вас уверить, что мы покинули судно не потому, что положение его безнадежно. Конечно, я должен был выполнить предписание командира корабля, но не скрою, что оно шло навстречу моему желанию. Когда я с тринадцатью матросами уходил с судна, Иван Львович вручил мне пакет на имя покойного теперь начальника Гидрографического управления, и письмо для Вас. Не рискую посылать их почтой, потому что оставшись один, дорожу каждым свидетельством моего честного поведения. Поэтому Вас прислать за ними или приехать лично в Архангельск, так как не менее трех месяцев я должен провести в больнице. Жду Вашего ответа.С совершенным уважением, готовый к услугамштурман дальнего плавания
Это подойдет? Жизнеутверждающее начало природы в лирике Фета. Афанасий Фет — проникновенный лирик, принесший в литературу свежесть и новизну в изображении чувств. Его манера писать необычна по сравнению с принятой тогда нормой в поэзии. Неточные слова и выражения в стихах Фета создают не только неожиданные, но и яркие, волнующие образы. Создается впечатление, что поэт вроде бы специально и не задумывается над словами, а они сами к нему приходят. Он как бы импровизирует: Летний вечер тих и ясен; Посмотри, как дремлют ивы; Запад неба бледно-красен, И реки блестят извивы. От вершин скользя к вершинам, Ветр ползет лесною высью. Слышишь ржанье по долинам? То табун несется рысью. Изображение природы наполнено такой жизненной силой, такой жизнерадостностью, что хочется воскликнуть вслед за другим, современным нам поэтом: «И жизнь хороша, и жить хорошо!». Еще одна отличительная особенность лирики Фета — она вызывает самые разнообразные ассоциации. Этим Фет близок к Пастернаку, который в одном из стихотворений писал: И чем случайней, тем вернее Слагаются стихи навзрыд...
Жизнеутверждающее начало природы в лирике Фета.
Афанасий Фет — проникновенный лирик, принесший в литературу свежесть и новизну в изображении чувств. Его манера писать необычна по сравнению с принятой тогда нормой в поэзии. Неточные слова и выражения в стихах Фета создают не только неожиданные, но и яркие, волнующие образы. Создается впечатление, что поэт вроде бы специально и не задумывается над словами, а они сами к нему приходят. Он как бы импровизирует:
Летний вечер тих и ясен; Посмотри, как дремлют ивы; Запад неба бледно-красен, И реки блестят извивы. От вершин скользя к вершинам, Ветр ползет лесною высью. Слышишь ржанье по долинам? То табун несется рысью.
Изображение природы наполнено такой жизненной силой, такой жизнерадостностью, что хочется воскликнуть вслед за другим, современным нам поэтом: «И жизнь хороша, и жить хорошо!».
Еще одна отличительная особенность лирики Фета — она вызывает самые разнообразные ассоциации. Этим Фет близок к Пастернаку, который в одном из стихотворений писал:
И чем случайней, тем вернее Слагаются стихи навзрыд...