Итак, лет двадцать тому назад я жил в небольшом городке з., на левом берегу рейна. городок этот мне понравился своим местоположением у подошвы двух вы- соких холмов, своими дряхлыми стенами и башнями, вековыми липами, крутым мостом над светлой речкой, впадавшей в рейн, - а главное, своим хорошим вином. по его узким улицам гуляли вечером, тотчас после захождения солн- ца (дело было в июне), прехорошенькие белокурые немочки и, встретясь с иностранцем, произносили приятным голоском: "guten abend! " - а некоторые из них не уходили даже и тогда, когда луна поднималась из-за острых крыш стареньких домов и мелкие каменья мостовой четко рисовались в ее непод- вижных лучах я любил бродить тогда по городу; луна казалось, пристально глядела на него с чистого неба; и город чувствовал этот взгляд и стоял чутко и мирно, весь облитый ее светом, этим безмятежным и в то же время тихо душу волнующим светом. петух на высокой готической колокольне блес- тел бледным золотом; таким же золотом переливались струйки по черному глянцу речки; тоненькие свечки ( бережлив! ) скромно теплились в уз- ких окнах под грифельными кровлями; виноградные лозы таинственно высовы- вали свои завитые усики из-за каменных оград; что-то пробегало в тени около старинного колодца на трехугольной площади, внезапно раздавался сонливый свисток ночного сторожа, добродушная собака ворчала вполголоса, а воздух так и ластился к лицу, и липы пахли так сладко, что грудь поне- воле все глубже и глубже дышала, и слово "гретхен" - не то восклицание, не то вопрос - так и просилось на уста. городок з. лежит в двух верстах от рейна. я часто ходил смотреть на величавую реку и, не без некоторого напряжения мечтая о коварной вдове, просиживал долгие часы на каменной скамье под одиноким огромным ясенем. маленькая статуя мадонны с почти детским лицом и красным сердцем на гру- ди, пронзенным мечами, печально выглядывала из его ветвей. на противопо- ложном берегу находился городок л., немного побольше того, в котором я поселился. однажды вечером я сидел на своей любимой скамье и глядел то на реку, то на небо, то на виноградники. передо мной белоголовые маль- чишки карабкались по бокам лодки, вытащенной на берег и опрокинутой нас- моленным брюхом кверху. кораблики тихо бежали на слабо надувшихся пару- сах; зеленоватые волны скользили мимо, чуть-чуть вспухая и урча. вдруг донеслись до меня звуки музыки; я прислушался. в городе л. играли вальс; контрабас гудел отрывисто, скрипка неясно заливалась, флейта свистала бойко.
Образ Натальи Савишны. Наталья Савишна служила в доме Николеньки и ведала ключами от кладовой. С юности отличалась она «кротостью нрава и усердием», поэтому её сделали няней родившейся девочки, матери главного героя. Не просто складывается жизнь героини: решив выйти замуж, она не получила благословения у своих господ и была сослана на скотный двор. Характер Наталья Савишна имела властный, поэтому прислуга в доме побаивалась её. Решение господ о вольной Наталья Савишна восприняла как желание отделаться от неё: «... я вам чем-нибудь противна, что вы меня со двора гоните». Эта редкостная женщина никогда не думала и не говорила о себе. Её бескорыстная, нежная любовь к людям делала их добрее, человечнее. Доброта героини бесконечна, и именно она заставила Николеньку испытать настоящий стыд: «У меня недоставало сил взглянуть в лицо доброй старушке; я, отвернувшись, принял подарок, и слезы потекли еще обильнее, но уже не от злости, а от любви и стыда».
Наталья Савишна служила в доме Николеньки и ведала ключами от кладовой. С юности отличалась она «кротостью нрава и усердием», поэтому её сделали няней родившейся девочки, матери главного героя. Не просто складывается жизнь героини: решив выйти замуж, она не получила благословения у своих господ и была сослана на скотный двор. Характер Наталья Савишна имела властный, поэтому прислуга в доме побаивалась её. Решение господ о вольной Наталья Савишна восприняла как желание отделаться от неё: «... я вам чем-нибудь противна, что вы меня со двора гоните». Эта редкостная женщина никогда не думала и не говорила о себе. Её бескорыстная, нежная любовь к людям делала их добрее, человечнее. Доброта героини бесконечна, и именно она заставила Николеньку испытать настоящий стыд: «У меня недоставало сил взглянуть в лицо доброй старушке; я, отвернувшись, принял подарок, и слезы потекли еще обильнее, но уже не от злости, а от любви и стыда».