Новый год – долгожданный праздник для меня и для моей семьи.
Уже в начале декабря вокруг царит новогодняя уютная атмосфера: люди выбирают пушистые ёлки, покупают ёлочные украшения, готовят подарки для близких. Но и наша семья не исключение. Мы готовимся к встрече Нового года заранее. Убираемся в доме, украшаем комнату гирляндами, разукрашиваем узорами окна. Самое атмосферное занятие перед Новым годом- это украшение Новогодней елочки. Наша ёлка стоит в комнате, как царевна: высокая и пушистая. Помимо игрушек, мы украшаем ёлку небольшими красными бантиками. Вот и получается у нас самая красивая новогодняя ёлка. Каждый Новый год мы встречаем в кругу семьи. А самое главное- это наш семейный новогодний стол. На столе много блюд, салатов, закусок... А запах мандаринов дополняет этот праздничный аромат. За пять минут до боя курантов мы все внимательно слушаем поздравление президента нашей страны – В.В. Путина. А после боя курантов идем запускать салют! Это самые волнительные и запоминающиеся моменты перед наступлением Нового года.
Критика почти в один голос, несмотря на все различие мнений, отмечает эту темноту и непостижимость, непонятность пьесы. Гесснер говорит, что «Гамлет» – трагедия масок. Мы стоим перед Гамлетом и его трагедией, как излагает это мнение Куно Фишер, как бы перед завесой. Мы все думаем, что за ней находится какой-то образ, но под конец убеждаемся, что этот образ не что иное, как сама завеса. По словам Берне, Гамлет – это нечто несообразное, хуже, чем смерть, еще не рожденное. Гёте говорил о мрачной проблеме по поводу этой трагедии. Шлегель приравнивал ее к иррациональному уравнению, Баумгардт говорит о сложности фабулы, которая содержит длинный ряд разнообразных и неожиданных событий. «Трагедия „Гамлет“ действительно похожа на лабиринт» , – соглашается Куно Фишер. «В „Гамлете“, – говорит Г. Брандес, – над пьесой не витает „общий смысл“ или идея целого. Определенность не была тем идеалом, который носился перед глазами Шекспира… Здесь немало загадок и противоречий, но притягательная сила пьесы в значительной степени обусловлена самою ее темнотой» (21, с. 38). Говоря о «темных» книгах, Брандес находит, что такой книгой является «Гамлет» : «Местами в драме открывается как бы пропасть между оболочкой действия и его ядром» (21, с. 31). «Гамлет остается тайной, – говорит Тен-Бринк, – но тайною неодолимо привлекательной вследствие нашего сознания, что это не искусственно придуманная, а имеющая свой источник в природе вещей тайна» (102, с. 142). "Но Шекспир создал тайну, – говорит Дауден, – которая осталась для мысли элементом, навсегда возбуждающим ее и никогда не разъяснимым ею вполне. Нельзя поэтому предполагать, чтобы какая-нибудь идея или магическая фраза могла разрешить трудности, представляемые драмой, или вдруг осветить все то, что в ней темно. Неясность присуща произведению искусства, которое имеет в виду не какую-нибудь задачу, но жизнь; а в этой жизни, в этой истории души, которая проходила по сумрачной границе между ночною тьмою и дневным светом, есть… много такого, что ускользает от всякого исследования и сбивает его с толку" (45, с. 131). Выписки можно было бы продолжить до бесконечности, так как все решительно критики, за исключением отдельных единиц, останавливаются на этом. Хулители Шекспира, как Толстой, Вольтер и другие, говорят то же самое. Вольтер в предисловии к трагедии «Семирамида» говорит, что «ход событий в трагедии „Гамлет“ представляет из себя величайшую путаницу» , Рюмелин говорит, что «пьеса в целом непонятна» (см. 158, с. 74 – 97).
Уже в начале декабря вокруг царит новогодняя уютная атмосфера: люди выбирают пушистые ёлки, покупают ёлочные украшения, готовят подарки для близких. Но и наша семья не исключение.
Мы готовимся к встрече Нового года заранее. Убираемся в доме, украшаем комнату гирляндами, разукрашиваем узорами окна. Самое атмосферное занятие перед Новым годом- это украшение Новогодней елочки. Наша ёлка стоит в комнате, как царевна: высокая и пушистая. Помимо игрушек, мы украшаем ёлку небольшими красными бантиками. Вот и получается у нас самая красивая новогодняя ёлка.
Каждый Новый год мы встречаем в кругу семьи. А самое главное- это наш семейный новогодний стол. На столе много блюд, салатов, закусок... А запах мандаринов дополняет этот праздничный аромат.
За пять минут до боя курантов мы все внимательно слушаем поздравление президента нашей страны – В.В. Путина. А после боя курантов идем запускать салют! Это самые волнительные и запоминающиеся моменты перед наступлением Нового года.
эту темноту и непостижимость, непонятность пьесы. Гесснер говорит, что
«Гамлет» – трагедия масок. Мы стоим перед Гамлетом и его трагедией, как
излагает это мнение Куно Фишер, как бы перед завесой. Мы все думаем, что
за ней находится какой-то образ, но под конец убеждаемся, что этот
образ не что иное, как сама завеса. По словам Берне, Гамлет – это нечто
несообразное, хуже, чем смерть, еще не рожденное. Гёте говорил о мрачной
проблеме по поводу этой трагедии. Шлегель приравнивал ее к
иррациональному уравнению, Баумгардт говорит о сложности фабулы, которая
содержит длинный ряд разнообразных и неожиданных событий. «Трагедия
„Гамлет“ действительно похожа на лабиринт» , – соглашается Куно Фишер. «В
„Гамлете“, – говорит Г. Брандес, – над пьесой не витает „общий смысл“
или идея целого. Определенность не была тем идеалом, который носился
перед глазами Шекспира… Здесь немало загадок и противоречий, но
притягательная сила пьесы в значительной степени обусловлена самою ее
темнотой» (21, с. 38). Говоря о «темных» книгах, Брандес находит, что
такой книгой является «Гамлет» : «Местами в драме открывается как бы
пропасть между оболочкой действия и его ядром» (21, с. 31). «Гамлет
остается тайной, – говорит Тен-Бринк, – но тайною неодолимо
привлекательной вследствие нашего сознания, что это не искусственно
придуманная, а имеющая свой источник в природе вещей тайна» (102, с.
142). "Но Шекспир создал тайну, – говорит Дауден, – которая осталась для
мысли элементом, навсегда возбуждающим ее и никогда не разъяснимым ею
вполне. Нельзя поэтому предполагать, чтобы какая-нибудь идея
или магическая фраза могла разрешить трудности, представляемые драмой,
или вдруг осветить все то, что в ней темно. Неясность присуща
произведению искусства, которое имеет в виду не какую-нибудь задачу, но
жизнь; а в этой жизни, в этой истории души, которая проходила по
сумрачной границе между ночною тьмою и дневным светом, есть… много
такого, что ускользает от всякого исследования и сбивает его с толку"
(45, с. 131). Выписки можно было бы продолжить до бесконечности, так как
все решительно критики, за исключением отдельных единиц,
останавливаются на этом. Хулители Шекспира, как Толстой, Вольтер и
другие, говорят то же самое. Вольтер в предисловии к трагедии
«Семирамида» говорит, что «ход событий в трагедии „Гамлет“ представляет
из себя величайшую путаницу» , Рюмелин говорит, что «пьеса в целом
непонятна» (см. 158, с. 74 – 97).