Троекуров удивлен отсутствием Дубровского за ужином. Он дважды посылает за другом без которого «отроду не выезжал на охоту» и к которому сердечно привязан. Однако, когда Дубровский в письме требует себе, по существу, тех же прав, какими наделен Троекуров, требует равенства, Кирила Петрович разгневался. И хотя он «скучал» без Дубровского, досада изливается в оскорблениях. Сопоставление центральных эпизодов первой главы проясняет мысль о том, что человек и власть перед Троекуровым ведут себя по-разному. И в этом противопоставлении эпизодов ученикам открывается драматизм положения А. Г. Дубровского, посмевшего нарушить «общий закон». Рельефности этой мысли в сознании учеников и работа над черновыми вариантами первой главы. Правя в первой главе сцену приезда Шабашкина к Троекурову, Пушкин усиливает проявления подобострастия в заседателе. Выражения «с умилением ожидая», «с. трепетом ожидая» Пушкин заменяет «с благоговением ожидая». В черновике Шабашкин попадает к Троекурову как бы случайно: «Я ехал мимо». В правленном тексте его приезд воспринимается как специальная услуга Троекурову: «Я ехал в город, ваше превосходительство, и зашел к Ивану Демьянову узнать, не будет ли какого приказания от вашего превосходительства». Дважды повторенной «ваше превосходительство», ожидание «приказания» (в черновике спокойнее: «нет ли какой надобности») — все это свидетельство того, что Шабашкин почти коленопреклоненно, как перед монархом, ждет воли Троекурова, заседатель не услугу оказывает помещику, а прислуживает ему. В репликах Троекурова Пушкин, напротив, подчеркивает пренебрежительность, нескрываемое презрение к Шабашкину. Снимается постоянное обращение «брат», «братец». Вводится небрежное: «Как бишь! тебя зовут?» Троекуров не фамильярничает с властями, не обольщает, а повелевает. Первоначально одна из его реплик звучала так: «Садись-ко, брат, — хочешь водки?» Пушкин исправляет: «Выпей водки да слушай». Вместо сожалительной интонации Троекурова: «Нет, братец, ни прав, нет документов»,— появляется в правленом тексте грубая издевка: «Врешь, братец, какие тебе документы».
В истории изучения «Сказки о золотом петушке» заметную роль сыграла небольшая статья Анны Ахматовой «Последняя сказка Пушкина»[1], в которой она сообщила об обнаружении источника сюжета сказки в новелле «Легенды об арабском звездочёте» Вашингтона Ирвинга[2], а также указание В.В.Сиповского в статье "Руслан и Людмила" (1906 г.)[3] на «Историю о Золотом Петухе» Фридриха Клингера[4]. Помимо этого, пушкинисты видят в произведении влияние сатирика Ивана Андреевича Крылова («Каиб») и сказочные мотивы «Княжны Милуша» поэта и драматурга П. А. Катенина[5].
Также был выявлен первоисточник сюжета, который берёт начало в фольклоре коптов, сохранённом в арабском историческом сборнике «Китаб ахбар аз-заман ва-ль-аджаиб аль-булдан» (или «Мухтасар аль-аджаиб ва-ль-гараиб»), который был переведён Пьером Ватье по рукописи из собрания кардинала Мазарини, переписанной в 1584 году. Данная легенда переносит повествование во времена Древнего Египта:
Сопоставление центральных эпизодов первой главы проясняет мысль о том, что человек и власть перед Троекуровым ведут себя по-разному. И в этом противопоставлении эпизодов ученикам открывается драматизм положения А. Г. Дубровского, посмевшего нарушить «общий закон». Рельефности этой мысли в сознании учеников и работа над черновыми вариантами первой главы. Правя в первой главе сцену приезда Шабашкина к Троекурову, Пушкин усиливает проявления подобострастия в заседателе. Выражения «с умилением ожидая», «с. трепетом ожидая» Пушкин заменяет «с благоговением ожидая». В черновике Шабашкин попадает к Троекурову как бы случайно: «Я ехал мимо». В правленном тексте его приезд воспринимается как специальная услуга Троекурову: «Я ехал в город, ваше превосходительство, и зашел к Ивану Демьянову узнать, не будет ли какого приказания от вашего превосходительства». Дважды повторенной «ваше превосходительство», ожидание «приказания» (в черновике спокойнее: «нет ли какой надобности») — все это свидетельство того, что Шабашкин почти коленопреклоненно, как перед монархом, ждет воли Троекурова, заседатель не услугу оказывает помещику, а прислуживает ему. В репликах Троекурова Пушкин, напротив, подчеркивает пренебрежительность, нескрываемое презрение к Шабашкину. Снимается постоянное обращение «брат», «братец». Вводится небрежное: «Как бишь! тебя зовут?» Троекуров не фамильярничает с властями, не обольщает, а повелевает. Первоначально одна из его реплик звучала так: «Садись-ко, брат, — хочешь водки?» Пушкин исправляет: «Выпей водки да слушай». Вместо сожалительной интонации Троекурова: «Нет, братец, ни прав, нет документов»,— появляется в правленом тексте грубая издевка: «Врешь, братец, какие тебе документы».
Также был выявлен первоисточник сюжета, который берёт начало в фольклоре коптов, сохранённом в арабском историческом сборнике «Китаб ахбар аз-заман ва-ль-аджаиб аль-булдан» (или «Мухтасар аль-аджаиб ва-ль-гараиб»), который был переведён Пьером Ватье по рукописи из собрания кардинала Мазарини, переписанной в 1584 году. Данная легенда переносит повествование во времена Древнего Египта: