Действуя по алгоритму, определите количество стоп в первой строке и стихотворный размер. (Выписывайте только первую строку!) 1. Подчеркните все гласные в первой строке, поставьте ударения. 2. Вынесите гласные в графическую строку. 3. Поделите строку на стопы. 4. Определите количество стоп и стихотворный размер. Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный — Пора, красавица, проснись: Открой сомкнуты негой взоры Навстречу северной Авроры, Звездою севера явись!
Да, говорить и слышать я не могу, от рождения глухонемой, но думать, слушать, соображать и чувствовать очень хорошо умею. Эх, и за какие грехи перевели меня в услужение к старой барыне в город из деревни? Видно, потому, что я ото всех наших обликом отличался: двенадцати вершков роста, сложен богатырем, самый лучший тягловой, работаю за четверых, да еще и говорить не умею. Вот, без дела теперь сохну здесь в усадьбе старой и скупой барыни, доживающей свой век в одиночестве, только дворня у нее в окружении, потому что она вдова, а сыновья ее служат в Петербурге, дочери вышли замуж… Привезли меня в Москву, как бесправную скотину, как быка, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, — взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — бог весть! Купили мне сапоги, сшили кафтан на лето, на зиму тулуп, дали в руки метлу и лопату и определили дворником. Долго я привыкал, никак не мог понять, зачем я здесь, даже часто останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходящих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь.
То ли дело раньше: я был на воле как дерево, как дуб, исполинский, молчаливый и могучий. Бывало, выйдешь из своей родной маленькой избушки с братьями в поле, и дело спорится, и пашешь, налегая огромными ладонями на соху. Братья смеялись, потому что им казалось, что я один, без лошаденки, взрезывал упругую грудь земли, либо о Петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой березовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трехаршинным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твердые мышцы моих плеч. А мое постоянное безмолвие придавало торжественную важность работе. Хороший я мужик, а коли язык бы ворочался, глядишь, и жена бы была у меня. А теперь двор мету да стерегу. Смешная работа! Ну что это против работы на земле?! Двор содержать в чистоте, два раза в день привезти бочку с водой, натаскать и наколоть дров для кухни и дома, да чужих не пускать и по ночам караулить. Недавно двух воров поймал, да так лбами их свел, что они, что на глаза мне попались! Все в округе обходят теперь двор стороной с недоброй мыслью. Я порядок люблю! Вон, гуси, какие важные ходят, все порядком у них, а кто сунется к ним – мало не покажется – защиплют до смерти! И я теперь как гусак по двору хожу порядки навожу! Я усердно исполняю свою обязанность: на дворе у меня никогда ни щепок не валяется, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под мое начальство разбитая кляча-водовозка, я только двину плечом — и не только телегу, самое лошадь спихну с места; дрова ли я примусь колоть, топор так и звенит у меня, как стекло, и летят во все стороны осколки и поленья. С дворней я сошелся, но кажусь из-за молчания своего им угрюмым, поэтому мы коротки со всеми, я их за своих считаю. И каморку под кухней мне дали, сделал я там все сам, как захотел, соорудил в ней кровать из дубовых досок на четырех чурбанах, — истинно богатырскую кровать; под кроватью - дюжий сундук; в уголке столик такого же крепкого свойства, а возле столика — стул на трех ножках, да такой прочный и приземистый, что я сам иногда уроню его и дивлюсь прочности его. Каморка моя запирается на замок, ключ всегда ношу с собой. Я не люблю, чтобы ко мне ходили.
Здравствуй Родион! Я наслышана о твоей проблеме. Хочу тебе сказать, что так продолжаться не может, да ты и сам это прекрасно знаешь. Ты проверил себя на причастность к «сильным мира сего», и твой опыт провалился. Я вообще не понимаю твоей теории и не понимаю твоей теории и не вижу в ней смысла. А проверять свою теорию убийством просто недопустимо. Нельзя делить людей не никчемных великих. Да, все люди разные, но это не повод для убийства тех, которых ты считаешь ниже себя. У каждого есть право на жизнь, а «кровь по совести» - это твоя выдуманная идея жестокая и бессмысленная. Своим жестоким экспериментом, своим актом безграничного своеволия, осуществлением своей идеи ты хотел достичь абсолютной свободы. Но этого не произошло. Наоборот, идея поработила тебя, лишила свободы действий. Ты уже не мог выбирать. И ты убил. Что же теперь делать? Сознаться или держать все в себе. Я уверена, что ты в глубине убежден, что человек – какой бы он ни был, пусть самый ничтожный из ничтожных – не вошь, не «тварь дрожащая», а человек. Ты сам все это прекрасно знаешь и понимаешь, что нужно сознаться, необходимо исповедаться. Трудно нести такой тяжкий крест, жить с ужасной тайной. Уже сейчас ты близок к сумасшествию, а дальше будет еще сложнее. Ты никому не можешь доверять, ты остался один, а это тяжелее всего. Ты отрекся от Бога, ты убил себя. Родион, необходимо сознаться. Ты не на столько силен, на сколько предполагал и преступление тебе далось нелегко. Ты же понимаешь, что это единственный выход. Пытаться бороться дальше –
глупо, ты себя только погубишь. Воскреси свою душу, веру в бога. Твоя доброжелательница.
Объяснение: