Поэтический язык Д. Мережковского несет в себе все признаки философской лирики. Стихотворения автора - это диалог героя с воображаемым собеседником, которым часто оказывается природа. Желания, порывы и побуждения настойчиво звучат в лирике ("Сталь", "Бог", "Что ты можешь? В безумной борьбе... ", "Голубое небо", "Волны", "Вечер" и другие) . Обороты условности, включенные в ткань стихотворений, придают оттенок мечтательности ("Так жизнь ничтожеством страшна... ", "Рим", "Усни"). Повествовательность и размеренность сменяются риторическими восклицаниями, вопросами и другими средствами выражения патетики. Часты в лирике поэта "двух бездн" парные сочетания слов: двойные эпитеты, сравнения, отрицания. Излюбленным приемом, на котором строится стихотворение, является антитеза, рождающаяся из понятий, совсем не обязательно противостоящих друг другу вне контекста. Антитезы тяготеют к общему целому, вмещающему их в себя: "И жизнь, и смерть -одно и то же" ("Усталость", "Весеннее чувство"). Яркость и выразительность придают поэзии Д. Мережковского многочисленные сравнения, в основном взятые из природного мира ("Изгнанники", "Сталь", "Нирвана"). Инверсированный порядок слов позволяет увидеть сделанный автором смысловой акцент. Накал эмоциональности достигается с слов, близких к пределам, "верхнему" или "нижнему": нет, нигде, никогда, навек, всегда, везде и других. Плеоназмы обостряют экспрессию, придавая композиционную оформленность строкам и строфам. В описании природы Д. Мережковский конкретен и опирается на звук, цвет и запах, причем световое ощущение включает противопоставленные дру”" другу мрак и тьму, а звуковое - шум и тишину ("Осенние листья"). Тишина имеет особый смысл для поэта - все чувства утончаются в ней, позволяя услышать "отголосок непостижимого". Поэтический язык вполне отражает ту систему мышления, которой придерживается автор.
В начале стихотворения автор говорит о Дон Кихоте с иронией и пренебрежением, так воспринимают его и окружающие, использует противопоставление выдуманного мира Дон Кихота - миру реальному: Шлем - надтреснутое блюдо, Щит - картонный, панцирь жалкий... В стременах висят, качаясь, Ноги тощие, как палки. Для него хромая кляча - Конь могучий Росинанта, Эти мельничные крылья - Руки мощного гиганта. Видит он в таверне грязной Роскошь царского чертога. Слышит в дудке свинопаса Звук серебряного рога. Санчо Панса едет рядом; Гордый вид его серьезен: Как прилично копьеносцу, Он величествен и грозен. В красной юбке, в пятнах дегтя, Там, над кучами навоза, - Эта царственная дама - Дульцинея де Тобозо...
НО в конце он показывает свое истинное трепетное отношение к Дон Кихоту, проявляет симпатию к его добродушному нраву: "Он не чувствует, не видит Ни насмешек, ни презренья! Кроткий лик его так светел, Очи - полны вдохновенья. Он смешон, но сколько детской Доброты в улыбке нежной, И в лице, простом и бледном, Сколько веры безмятежной! И любовь и вера святы. Этой верою согреты Все великие безумцы, Все пророки и поэты!"
Шлем - надтреснутое блюдо, Щит - картонный, панцирь жалкий... В стременах висят, качаясь, Ноги тощие, как палки. Для него хромая кляча - Конь могучий Росинанта, Эти мельничные крылья - Руки мощного гиганта. Видит он в таверне грязной Роскошь царского чертога. Слышит в дудке свинопаса Звук серебряного рога. Санчо Панса едет рядом; Гордый вид его серьезен: Как прилично копьеносцу, Он величествен и грозен. В красной юбке, в пятнах дегтя, Там, над кучами навоза, - Эта царственная дама - Дульцинея де Тобозо...
НО в конце он показывает свое истинное трепетное отношение к Дон Кихоту, проявляет симпатию к его добродушному нраву: "Он не чувствует, не видит Ни насмешек, ни презренья! Кроткий лик его так светел, Очи - полны вдохновенья. Он смешон, но сколько детской Доброты в улыбке нежной, И в лице, простом и бледном, Сколько веры безмятежной! И любовь и вера святы. Этой верою согреты Все великие безумцы, Все пророки и поэты!"