Достижения Александра Пушкина несколько предложений

Старый Лобо был гигантским вожаком стаи серых волков, опустошавших долину Куррумпо в течение долгих лет. Все пастухи и скотоводы хорошо знали его, и, где бы он ни появлялся со своей верной стаей, там воцарялся ужас и владельцы стад приходили в отчаяние. Старый Лобо был волк-великан, а его хитрость и сила соответствовали его росту, Его ночной вой был хорошо известен всем местным жителям, которые узнавали его сразу. Обыкновенный волк мог часами выть вблизи пастушьего лагеря, не привлекая к себе внимания, но, когда в ущелье раздавался громкий рев старого вожака, пастухами овладевало беспокойство, и они знали, что утром им придется узнать о новых опустошениях в стадах.Стая Лобо была невелика. Я никак не мог понять почему. Обыкновенно вокруг такого выдающегося вожака собирается значительная свита. Но, может быть, Лобо не хотел водить большую стаю, а может быть, ее увеличению препятствовал свирепый нрав. Несомненно одно: в последние годы жизни Лобо его стая состояла всего лишь из пяти волков, однако каждый из них пользовался известностью и отличался огромными размерами. Один из них Лобо, был настоящим гигантом. Но даже он далеко уступал Лобо в силе и проворстве.Остальные волки этой стаи тоже обладали своими особенностями. Одного из них, красивого белого волка, мексиканцы назвали Бланкой, полагая, что это волчица и, вероятно, подруга Лобо. Другой, желтый волк, отличался быстротой бега и, по рассказам, не раз догонял быстроногую антилопу.Жизнь этих волков была тесно связана с жизнью скотоводов, которые рады были бы их уничтожить. Любой скотовод отдал бы многих молодых быков за скальп любого волка из стаи Лобо. Но убить их не удавалось никакими Они точно насмехались над охотниками, презирали всякую отраву и продолжали, по крайней мере в течение пяти лет, взимать дань со скотоводов Куррумпо по одной корове каждый день. Следовательно, эти волки по самому скромному подсчету истребили более двух тысяч животных, а к тому же они всегда выбирали самых лучших из всего стада.

В жилище мрачное теней
            На суд предстали пред судей
            В один и тот же час: Грабитель
        (Он по большим дорогам разбивал,
            И в петлю, наконец, попал);
Другой был славою покрытый Сочинитель:
Он тонкий разливал в своих твореньях яд,
Вселял безверие, укоренял разврат,
            Был, как Сирена, сладкогласен,
            И, как Сирена, был опасен.
            В аду обряд судебный скор;
            Нет проволочек бесполезных:
            В минуту сделан приговор.
            На страшных двух цепях железных
Повешены больших чугунных два котла:
            В них виноватых рассадили,
Дров под Разбойника большой костер взвалили;
            Сама Мегера их зажгла
        И развела такой ужасный пламень,
        Что трескаться стал в сводах адских камень.
Суд к Сочинителю, казалось, был не строг;
        Под ним сперва чуть тлелся огонек;
Но там, чем далее, тем боле разгорался.
Вот веки протекли, огонь не унимался.
Уж под Разбойником давно костер погас:
Под Сочинителем он злей с часу́ на час.
                Не видя облегченья,
Писатель, наконец, кричит среди мученья,
Что справедливости в богах нимало нет;
            Что славой он наполнил свет
        И ежели писал немножко вольно,
        То слишком уж за то наказан больно;
Что он не думал быть Разбойника грешней.
        Тут перед ним, во всей красе своей,
        С шипящими между волос змеями,
            С кровавыми в руках бичами,
Из адских трех сестер явилася одна.
            «Несчастный!» говорит она:
        «Ты ль Провидению пеняешь?
        И ты ль с Разбойником себя равняешь?
            Перед твоей ничто его вина.
            По лютости своей и злости,
                    Он вреден был,
                    Пока лишь жил;
А ты… уже твои давно истлели кости,
            А солнце разу не взойдет,
Чтоб новых от тебя не осветило бед.
Твоих творений яд не только не слабеет,
Но, разливаяся, век-от-веку лютеет.
Смотри (тут свет ему узреть она дала),
            Смотри на злые все дела
И на несчастия, которых ты виною!
            Вон дети, стыд своих семей,—
        Отчаянье отцов и матерей:
Кем ум и сердце в них отравлены?— тобою.
        Кто, осмеяв, как детские мечты,
            Супружество, начальства, власти,
Им причитал в вину людские все напасти
И связи общества рвался расторгнуть?— ты.
Не ты ли величал безверье просвещеньем?
Не ты ль в приманчивый, в прелестный вид облек
                И страсти и порок?
        И вон опоена твоим ученьем,
                Там целая страна
                        Полна
            Убийствами и грабежами,
            Раздорами и мятежами
И до погибели доведена тобой!
В ней каждой капли слез и крови — ты виной.
И смел ты на богов хулой вооружиться?
            А сколько впредь еще родится
            От книг твоих на свете зол!
Терпи ж; здесь по делам тебе и казни мера!»
            Сказала гневная Мегера —
        И крышкою захлопнула котел.