ответ: имка проснулся рано. Мать собиралась на работу. Вид у нее был совсем больной. Такой Тимка ее еще не помнил.
— Тебе плохо? Да? — спросил он.
— Ничего, Тимок, пройдет. Голова чуток болит.
Мать ушла на свои парники, а Тимка побежал в школу. Но не успел он подняться на другую сторону оврага, как понял, что о письме знает уже чуть ли не вся деревня. Наверное, если бы по радио об этом сообщили, и то бы меньше людей о письме узнали.
Ребята, что встретили Тимку по пути в школу, засыпали его вопросами:
— А про что там в письме написано?
— А что это — Франкфурт, где? Город? В Западной Германии?
— От какого отца письмо-то, непонятно?
— Значит, он шпион? Да?
Такие вопросы обескуражили Тимку.
— Не знаю я ничего. И письма никакого не видел! Отстаньте! — сердито сказал он и побежал вперед.
Тимка не замечал уже ни снега, завалившего за ночь овраг, ни птиц, прыгавших по веткам деревьев, ни преобразившихся елей, что будто украсились белыми шкурками зайцев и песцов. С трудом пробираясь по узкой тропке, только что проложенной ребячьими валенками, он вышел к школе.
Возле крыльца толпились ребята из разных классов. Еще издали Тимке показалось, что все они ждут его.
Он замедлил шаг. Но как ни иди медленно, все одно — школы не минуешь.
Тимка издали выбрал из всех ребят своих, одноклассников, и подошел.
— Здравствуйте! — сказал он вместо обычного: «Привет!»
— Ну, что там в письме? — сразу же спросил Леша Махотин.
— А я не знаю, — признался Тимка.
— Так и не знаешь! — ехидно произнес Леша. — Скрываешь небось! А пионер еще! Галстучек-то надел!
— И надел! И всегда буду носить! А тебе что? — сказал Тимка.
ты, утопленник! — прикрикнул на Махотина Саша Водянин. — Говорит тебе человек, что не знает, — значит, не знает…
Тут бы и кончиться разговору, да нет, Лена Нестерова влезла:
— Раз из Западной Германии письмо, наверно, он власовцем стал или бендеровцем. В войну такие были…
— Не бендеровцем, а бандеровцем!..
— Да чего ты болтаешь! — возмутился Миша Решетов. — «Власовцем, власовцем»! Как же он мог, когда он на кладбище у нас лежит? Я и то помню, как его хоронили…
— Не о нем же речь! — возразил Саша. — От первого мужа Матвеевны письмо… Ведь, говорят, написано там на конверте — от первого…
— А я, девочки, что-то никак не пойму, — вступила в разговор Зина Рылова, самая что ни на есть спокойная и рассудительная девочка в классе. — Ведь первый муж Марии Матвеевны на войне погиб. В Чехословакии будто, говорили…
— Мало ли что говорили!
— Это еще как сказать!
Ребята опять загалдели, и только Тимка стоял молча, не зная, что делать.
Наконец громко зазвенел долгожданный звонок.
— Пошли-ка лучше! — предложил Саша Водянин. — И вообще, какое это имеет отношение к Тимофею? Это ведь не его отец, — добавил Саша, желая, видимо, закончить разговор.
Тут уже сам Тимка не выдержал.
— Нет, он мой отец, — сказал он тихо, но упрямо. — Он мой первый папка… Мой! Мой!
ответ: имка проснулся рано. Мать собиралась на работу. Вид у нее был совсем больной. Такой Тимка ее еще не помнил.
— Тебе плохо? Да? — спросил он.
— Ничего, Тимок, пройдет. Голова чуток болит.
Мать ушла на свои парники, а Тимка побежал в школу. Но не успел он подняться на другую сторону оврага, как понял, что о письме знает уже чуть ли не вся деревня. Наверное, если бы по радио об этом сообщили, и то бы меньше людей о письме узнали.
Ребята, что встретили Тимку по пути в школу, засыпали его вопросами:
— А про что там в письме написано?
— А что это — Франкфурт, где? Город? В Западной Германии?
— От какого отца письмо-то, непонятно?
— Значит, он шпион? Да?
Такие вопросы обескуражили Тимку.
— Не знаю я ничего. И письма никакого не видел! Отстаньте! — сердито сказал он и побежал вперед.
Тимка не замечал уже ни снега, завалившего за ночь овраг, ни птиц, прыгавших по веткам деревьев, ни преобразившихся елей, что будто украсились белыми шкурками зайцев и песцов. С трудом пробираясь по узкой тропке, только что проложенной ребячьими валенками, он вышел к школе.
Возле крыльца толпились ребята из разных классов. Еще издали Тимке показалось, что все они ждут его.
Он замедлил шаг. Но как ни иди медленно, все одно — школы не минуешь.
Тимка издали выбрал из всех ребят своих, одноклассников, и подошел.
— Здравствуйте! — сказал он вместо обычного: «Привет!»
— Здорово! Привет! Здравствуй! — отозвались ребята.
— Ну, что там в письме? — сразу же спросил Леша Махотин.
— А я не знаю, — признался Тимка.
— Так и не знаешь! — ехидно произнес Леша. — Скрываешь небось! А пионер еще! Галстучек-то надел!
— И надел! И всегда буду носить! А тебе что? — сказал Тимка.
ты, утопленник! — прикрикнул на Махотина Саша Водянин. — Говорит тебе человек, что не знает, — значит, не знает…
Тут бы и кончиться разговору, да нет, Лена Нестерова влезла:
— Раз из Западной Германии письмо, наверно, он власовцем стал или бендеровцем. В войну такие были…
— Не бендеровцем, а бандеровцем!..
— Да чего ты болтаешь! — возмутился Миша Решетов. — «Власовцем, власовцем»! Как же он мог, когда он на кладбище у нас лежит? Я и то помню, как его хоронили…
— Не о нем же речь! — возразил Саша. — От первого мужа Матвеевны письмо… Ведь, говорят, написано там на конверте — от первого…
— А я, девочки, что-то никак не пойму, — вступила в разговор Зина Рылова, самая что ни на есть спокойная и рассудительная девочка в классе. — Ведь первый муж Марии Матвеевны на войне погиб. В Чехословакии будто, говорили…
— Мало ли что говорили!
— Это еще как сказать!
Ребята опять загалдели, и только Тимка стоял молча, не зная, что делать.
Наконец громко зазвенел долгожданный звонок.
— Пошли-ка лучше! — предложил Саша Водянин. — И вообще, какое это имеет отношение к Тимофею? Это ведь не его отец, — добавил Саша, желая, видимо, закончить разговор.
Тут уже сам Тимка не выдержал.
— Нет, он мой отец, — сказал он тихо, но упрямо. — Он мой первый папка… Мой! Мой!