Бабушка Ксеня постелила себе в одной комнате с внучатами, Илюшкой и Тоней, поставив три раскладушки в ряд. После того, как дети решили, кто и где будет спать, Илюшка попросил бабушку рассказать сказку. Бабушка призналась, что не умеет рассказывать сказки и вспомнили про деда Михея, дескать, он много сказок знал и даже сам их сочинял. Ребята пошептались, и Тоня ненадолго вышла в другую комнату и вернулась обратно с небольшим чемоданом. Что-то зашипело и вдруг мужской голос произнёс: «В некотором царстве, в некотором государстве…». Бабушка Ксеня вздрогнула, узнав голос своего мужа, погибшего на войне. И когда Тоня объяснила, что это их папа для Илюшки сказки на магнитофон записал, она удивилась тому, как голос её сына Вити похож на отцовский. Потом все втроём послушали сказку.
В ней долго шли по степи три брата. Старший нашёл и поднял мешок золота, сказав при этом, что купит семь городов. Средний нашёл и поднял меч, сказав при этом, что покорит семь городов. А младший нашёл и поднял зернышко. Сначала доже не знал, что сказать, но потом зёрнышко подсказало и он вслед за ним повторил, что прокормит семь городов. Старшие братья на ним посмеялись, и они разошлись. А зёрнышко попросило бросить его в землю пообещав вернуться. Много раз солнце всходило и заходило, прежде чем из зерна вырос колос. Обрадовался младший брат: «Бросал в землю одно зерно — вернулось сорок. Брошу сорок — вернутся сорок сороков!». Много лет у младшего брата внуки подросли, семь сёл, семь городов построили. Вот сидит он на крыльце, видит, идут два дряхлых старичка. Один горбатый, второй еле хромает. Узнал он своих братьев, те рассказали, что с ними произошло. Мешок золота и меч принесли им несчастье младший старших братьев и оставил их у себя, добавив при этом, что если зёрнышко семь сёл да семь городов прокормило, на них и подавно хлеба хватит.
Когда магнитофон умолк, Илюшка звонко сказал, что привёз колосок обратно, который бабушка посылала в посылке. Но бабушка ответила, что колоска не посылала, и что он, видимо, сам выпал из снопа, который висел над столом, на котором она посылку укладывала. Илюшка начал фантазировать: «А вдруг этот колос тоже волшебный? Вдруг он нарочно из снопа выпрыгнул и забрался в ящик?..» Тоня над ним посмеялась, мол, выдумщик, всё бы ему, как в сказке, волшебное. А Ксения Сергеевна сказала, что иногда не может различить, что волшебное, а что нет. И подумала: «Разве не чудо это, что через столько лет после войны услышала она сегодня живой голос Михея?».
Ранние рассказы Казакова оставались в кругу дозволенной сердечности. В высшей степени показателен рассказ “Голубое и зелёное” (1956). Казаков говорил, что писал его “от имени того арбатского мальчика”, каким он сам был в те годы. Книжные описания книжных страстей московского десятиклассника, к которому пришла первая любовь. Но эти книжные страсти поражали подробнейшей фиксацией буквально каждого миллиметра сближения Алёши и Лили: “Первый раз я иду в кино с девушкой”; “Мы идём примерно в метре друг от друга”; “Её рука иногда касается моей. Это совсем незаметные прикосновения, но я их чувствую”. От первого Лилиного обращения на “ты” “мне очень хочется сесть или прислониться к чему-нибудь – так вдруг ослабли мои ноги”. Первый поцелуй – “и весь мир начинает бесшумно кружиться”…
Здесь точно запечатлён психологический облик советских мальчиков и девочек, целомудренных и выдержанных, воспитанных в пуританских правилах своего времени. Во взволнованной рефлексии влюблённого мальчика на мельчайшие знаки интереса девочки к себе было что-то смешное и наивное и в то же время светлое и свежее. Столь тщательная разработка этой темы не совпадала с господствующим духом времени, с общепризнанной иерархией ценностей. Хотя сам герой-рассказчик пытается ей следовать. Например, свои мечты он излагает на том помпезно-романтическом языке, который был принят в официальной словесности: “Хочется большой, напряжённой жизни! <…> Что сделать, чтобы жизнь не даром, чтобы каждый день был днём борьбы и побед? ” Однако здесь-то уже заметен небольшой зазор между сознанием героя и позицией автора. Ибо когда Лиля полюбила другого, как ни пытается Алексей заговорить всякими обезличенно-патетическими словами свою утрату, как ни настойчиво повторяет он утешительные трюизмы типа “а жизнь не останавливается”, “так прекрасно устроен мир”, всё равно “не сны”, как память о потере чего-то очень дорогого, может быть, самого главного на свете, не дают ему покоя.
Чем могли привлекать читателя-современника эти тщательные описания мельчайших подробностей внутренней жизни героя рассказа “Голубое и зелёное”? Да тем, что в них проступает живое, естественное, природное, то, что прячется глубоко в душе, – влечение, зарождающаяся страсть, любовь, томления сердца. Пробивается сквозь книжность, чопорность сознания и поведения юноши
В ней долго шли по степи три брата. Старший нашёл и поднял мешок золота, сказав при этом, что купит семь городов. Средний нашёл и поднял меч, сказав при этом, что покорит семь городов. А младший нашёл и поднял зернышко. Сначала доже не знал, что сказать, но потом зёрнышко подсказало и он вслед за ним повторил, что прокормит семь городов. Старшие братья на ним посмеялись, и они разошлись. А зёрнышко попросило бросить его в землю пообещав вернуться. Много раз солнце всходило и заходило, прежде чем из зерна вырос колос. Обрадовался младший брат: «Бросал в землю одно зерно — вернулось сорок. Брошу сорок — вернутся сорок сороков!». Много лет у младшего брата внуки подросли, семь сёл, семь городов построили. Вот сидит он на крыльце, видит, идут два дряхлых старичка. Один горбатый, второй еле хромает. Узнал он своих братьев, те рассказали, что с ними произошло. Мешок золота и меч принесли им несчастье младший старших братьев и оставил их у себя, добавив при этом, что если зёрнышко семь сёл да семь городов прокормило, на них и подавно хлеба хватит.
Когда магнитофон умолк, Илюшка звонко сказал, что привёз колосок обратно, который бабушка посылала в посылке. Но бабушка ответила, что колоска не посылала, и что он, видимо, сам выпал из снопа, который висел над столом, на котором она посылку укладывала. Илюшка начал фантазировать: «А вдруг этот колос тоже волшебный? Вдруг он нарочно из снопа выпрыгнул и забрался в ящик?..» Тоня над ним посмеялась, мол, выдумщик, всё бы ему, как в сказке, волшебное. А Ксения Сергеевна сказала, что иногда не может различить, что волшебное, а что нет. И подумала: «Разве не чудо это, что через столько лет после войны услышала она сегодня живой голос Михея?».
Здесь точно запечатлён психологический облик советских мальчиков и девочек, целомудренных и выдержанных, воспитанных в пуританских правилах своего времени. Во взволнованной рефлексии влюблённого мальчика на мельчайшие знаки интереса девочки к себе было что-то смешное и наивное и в то же время светлое и свежее. Столь тщательная разработка этой темы не совпадала с господствующим духом времени, с общепризнанной иерархией ценностей. Хотя сам герой-рассказчик пытается ей следовать. Например, свои мечты он излагает на том помпезно-романтическом языке, который был принят в официальной словесности: “Хочется большой, напряжённой жизни! <…> Что сделать, чтобы жизнь не даром, чтобы каждый день был днём борьбы и побед? ” Однако здесь-то уже заметен небольшой зазор между сознанием героя и позицией автора. Ибо когда Лиля полюбила другого, как ни пытается Алексей заговорить всякими обезличенно-патетическими словами свою утрату, как ни настойчиво повторяет он утешительные трюизмы типа “а жизнь не останавливается”, “так прекрасно устроен мир”, всё равно “не сны”, как память о потере чего-то очень дорогого, может быть, самого главного на свете, не дают ему покоя.
Чем могли привлекать читателя-современника эти тщательные описания мельчайших подробностей внутренней жизни героя рассказа “Голубое и зелёное”? Да тем, что в них проступает живое, естественное, природное, то, что прячется глубоко в душе, – влечение, зарождающаяся страсть, любовь, томления сердца. Пробивается сквозь книжность, чопорность сознания и поведения юноши