Историю создания «Черепов» проясняют воспоминания Н. А. Островской: «Вот еще какая болезнь у меня была, — рассказывал Тургенев Островской, — целые месяцы преследовали меня эти скелеты; как сейчас помню, это было в Лондоне, — пришел я в гости к одному пастору. Сижу я с ним и с его семейством за круглым столом, разговариваю, а между тем мне всё кажется, что у них через кожу, через мясо, вижу кости, череп... Мучительное эти было состояние. Потом Т сб (Пиксанов), с. 78). Основу болезненных представлений, в свою очередь, составили, впечатления от произведений литературы и искусства, не один раз пережитые Тургеневым. Не останавливаясь на традиционных от средних веков «плясках смерти», изображение которых Тургенев многократно видел на картинах и гравюрах, укажем лишь несколько произведений русской литературы, в которых встречается тот же мотив и которые он мог удерживать в своей памяти. Среди стихотворений декабриста А. И. Одоевского есть стихотворение «Бал», впервые напечатанное в альманахе «„Северные цветы“ на 1831 год» и содержащее, между прочим, такие строки:
Свет меркнул... Весь огромный зал Был полон остовов... Четами Сплетясь, толпясь, друг друга мча, Обнявшись желтыми костями, Кружася, по полу стуча, Они зал быстро облетали. Лиц прелесть, станов красота С костей их — все покровы спали; Одно осталось: их уста, Как прежде, всё еще смеялись, Но одинаков был у всех Широких уст безгласный смех...
Тот же мотив обработан в рассказе В. Ф. Одоевского «Бал», напечатанном в альманахе «Новоселье» (1833) и вошедшем потом в цикл «Русские ночи» (1844): «Свечи нагорели и меркнут в удушливом паре. Если сквозь колеблющийся туман всмотреться в толпу, то иногда кажется, что пляшут не люди... в быстром движении с них слетает одежда, волосы, тело... и пляшут скелеты, постукивая друг о друга костями...» В популярных в России «Записках доктора» Гаррисона содержится рассказ «Сон» (СПб., 1835. Т. 6, с. 139—214), героиня которого видит во сне, что она танцует на балу с молодым человеком, который не дает ей отдохнуть. «Наконец, — рассказывает она, — совершенно выбившись на сил, я подняла на него умоляющий взор, и вдруг мне показалось, что глаза его становятся глубже и глубже, щеки бледнеют, губы страшно и отвратительно морщатся, и я очутилась в объятиях скелета». Повествователь объясняет этот сон воспоминанием о «танце смерти» — фреске в подземелье Дублинской церкви. В IX «Ямбе» О. Барбье (в переводе А. Подолинского — Литературная газета, 1841, № 41) читаем:
В объятья жаркие бросаешься напрасно, Напрасный поцелуй в устах ее горит;
489
Сквозь нежный знойный пух атласистых ланит, Который негою румянится и млеет, Кость мертвой головы предательски белеет...
Тот же мотив встречается в «Атта Троле» Г. Гейне (гл. 21) и во многих других произведениях русских и западноевропейских писателей.
В рукописях заглавие данного стихотворения — «Черепья». На необычность этого написания обратил внимание М. М. Стасюлевич, и в письме к нему от 14 (26) октября 1882 г. Тургенев поспешил исправить случайно проскользнувший в текст диалектизм: «... черепья вместо черепа́ — орловское словцо. У нас говорят: воронья, вместо вороны и т. д. — конечно, надо черепа́». Несмотря на это в первопечатном тексте «Вестника Европы» было напечатано: «Черепья».
Смысл стихотворения прозрачен: это воспоминания о былом. к ним располагает и сама ситуация: герой находится в дороге. его не отвлекают будничные дела, он умиротворен, спокоен, мысли и воспоминания приходят как бы сами собой. точно выразился здесь поэт: нехотя вспомнишь и время былое.. на это настраивает окружающая природа – замершая осень. описанию картин природы посвящены две первые строки первой строфы и заключительная строка последней строфы. но, обрамляя основную мысль стихотворения, эти картины атмосферу философской созерцательности, погруженности в себя, когда в памяти постепенно всплывают разные моменты прожитой жизни. стихотворение имеет интересное композиционное построение. это своеобразная рамочная конструкция с обрамляющими основное содержание фоновыми картинами. причем границы проходят не между строфами, а внутри первой и третьей строф, что, с одной стороны придает стихотворению плавную непрерывность, а с другой – объединяет все, что связано с воспоминаниями. роль скрепляющего весь текст элемента играет глагол вспомнишь. этот глагол подчеркивается словами, которые сближаются соотнесенностью с тем, что «было, прошло, осталось в воспоминаниях» : время былое, лица, давно позабытые, вспомнишь… далекое.
Свет меркнул... Весь огромный зал
Был полон остовов... Четами
Сплетясь, толпясь, друг друга мча,
Обнявшись желтыми костями,
Кружася, по полу стуча,
Они зал быстро облетали.
Лиц прелесть, станов красота
С костей их — все покровы спали;
Одно осталось: их уста,
Как прежде, всё еще смеялись,
Но одинаков был у всех
Широких уст безгласный смех...
Тот же мотив обработан в рассказе В. Ф. Одоевского «Бал», напечатанном в альманахе «Новоселье» (1833) и вошедшем потом в цикл «Русские ночи» (1844): «Свечи нагорели и меркнут в удушливом паре. Если сквозь колеблющийся туман всмотреться в толпу, то иногда кажется, что пляшут не люди... в быстром движении с них слетает одежда, волосы, тело... и пляшут скелеты, постукивая друг о друга костями...» В популярных в России «Записках доктора» Гаррисона содержится рассказ «Сон» (СПб., 1835. Т. 6, с. 139—214), героиня которого видит во сне, что она танцует на балу с молодым человеком, который не дает ей отдохнуть. «Наконец, — рассказывает она, — совершенно выбившись на сил, я подняла на него умоляющий взор, и вдруг мне показалось, что глаза его становятся глубже и глубже, щеки бледнеют, губы страшно и отвратительно морщатся, и я очутилась в объятиях скелета». Повествователь объясняет этот сон воспоминанием о «танце смерти» — фреске в подземелье Дублинской церкви. В IX «Ямбе» О. Барбье (в переводе А. Подолинского — Литературная газета, 1841, № 41) читаем:
В объятья жаркие бросаешься напрасно,
Напрасный поцелуй в устах ее горит;
489
Сквозь нежный знойный пух атласистых ланит,
Который негою румянится и млеет,
Кость мертвой головы предательски белеет...
Тот же мотив встречается в «Атта Троле» Г. Гейне (гл. 21) и во многих других произведениях русских и западноевропейских писателей.
В рукописях заглавие данного стихотворения — «Черепья». На необычность этого написания обратил внимание М. М. Стасюлевич, и в письме к нему от 14 (26) октября 1882 г. Тургенев поспешил исправить случайно проскользнувший в текст диалектизм: «... черепья вместо черепа́ — орловское словцо. У нас говорят: воронья, вместо вороны и т. д. — конечно, надо черепа́». Несмотря на это в первопечатном тексте «Вестника Европы» было напечатано: «Черепья».