Какие эпизоды рассказа «Уроки французского» играют важную роль в раскрытии идеи произведения? Дескриптор (ВАЖНО): определяет роль эпизодов в произведении; связывает значение эпизодов с идеей произведения.
В самом начале первого действия «Горе от ума» перед читателем- • зрителем представлены прежде всего большие часы, вокруг которых происходит первая комическая ситуация пьесы тю закону qui pro quo (одно вместо другого - лат.) . Игра больших часов выводит на сцену стремительно и неожиданно, одного за другим, главных героев комедии. Остановка Фамусовым часов (ведь это - его бытовой поступок! ) символично обозначает совершенное прекращение поступательного хода времени, ощущаемого фамусовским обществом нежелательным и опасным. Далеко не случайным представляется в комедии отсутствие указаний на точное время суток: время в доме Фамусова постоянно определяется по привычным бытовым приметай! - от рассвета до поздней ночи, от пробуждения до отхода ко сну. Бал здесь событие, конечно, ке каждодневное, но в общем-то тоже обычное, даже обязательное для московской усадьбы, где имеется девушка на выданье. В начале второго действия пьесы появляется другой хронологический атрибут - календарь, куда Фамусов «разные дела на память вносит» . Жизнь н смерть, находящиеся в одном ряду событий в календаре Фамусова, определяют жизненный цикл, бытовое время фамусовского мира, лишенного поступательного исторического хода. Неизменно повторяющийся цикл («день за день, нынче как вчера» ) гарантирует такие положительные, на первый взгляд, качества, как уют, беззаботность, стабильность, безопасность, полное спокойствие. В представлении Фамусова и иже с ним незыблемый порядок должен быть вечен: не только чтобы был «день за день, нынче как вчера» , но воздавалась бы «по отцу и сыну честь» . Однако обожествляемое как это наглядно запечатлено в пьесе Грибоедова, нечто вроде фантома, а «толпа действующих лиц» - маргиналы, лишенные сильных побуждений, без чего невозможно историческое движение. В «Горе от ума» столкновение двух исторических эпох - «века минувшего» и «века нынешнего» воспринимается как смена двух больших эпох русской жизни, границей которых является Отечественная война 1812 года
В экспозиции упоминается любовь Ивана Никифоровича к «богопротивным словам», впоследствии реализующимся в богопротивных действиях. Собственно завязкой становится любопытный монолог Ивана Ивановича, демонстрирующий момент перехода вопроса риторического в вопрос, требующий ответа: «Господи боже мой, какой я хозяин! Чего у меня нет? Птицы, строение, амбары, всякая прихоть, <...> Чего же еще нет у меня?.. Хотел бы я знать, чего нет у меня?» (186) ответом на вопрос стало ружье, вынесенное «глупой бабой» на двор. «Явление» ружья активизирует дьявольскую лексику: «Чтоб ... черт взял» (189) жару; свинья нужна Ивану Никифоровичу «разве черту поминки делать» (191); «поцелуйтесь с своею свиньею, а коли не хотите, так с чертом» (192); Иван Никифорович говорит о бывшем друге, что «он сам сатана!» (206); секретарь «... показал на лице своем ту равнодушную и дьявольски двусмысленную мину, которую принимает один только сатана...» (215); «Если бы показался сам сатана или мертвец, то они бы не произвели такого изумления на всеобщество, в какое повергнул его неожиданный приход Ивана Никифоровича» (221).Менее частотной, но не менее значимой становится «божественная» лексема, с контекстуальной профанацией религиозных воззрений. Так, Иван Иванович «необыкновенно живописно говорил <...>. Боже, как он говорил!» (190); «Боже праведный!» (220) — восклицание повествователя; Иван Иванович: «Клянусь я пред богом и пред вами, почтенное дворянство, я ничего не сделал моему врагу» (224); «Боже мой, как он умел обворожить всех своим обращением!» (201); судья — Ивану Ивановичу: «Бога бойтесь! Бросьте пусть она пропадет! (Сатана приснись ей!» (205) и т.д. В результате история ссоры двух ничтожных людей, в добрых соседей представляется как самая разрушительная война, разорившая дома обеих воюющих сторон и опустошившая их самих. Ничтожность и абсурдность происходящего не соответствует описывающему его языку, и этот метаконфликт завершается весьма знаменательно: «Всепошло к черту!» (224) — таков финал истории о гусаке и двух приятелях. Последняя фраза повести — «Скучно на этом свете, господа!» — содержит внутреннюю мотивацию такого неожиданного финала: скука приходит потому, что и героическое и даже вера ушли из жизни, оставив после себя знаки деяний и слова, лишенные своего сакрального значения. Разрушение дружеских связей в последней повести цикла происходит не из-за страсти, пусть даже ложной, а из-за скуки. Так последовательно завершается распад — патриархального мира «Старосветские помещики»), героического мира («Тарас Бульба»), христианского мира («Вий»), привычного мира («Повесть...»). Последнее отмечено внутренним, скрытым трагизмом: ушли сильные страсти, остались маленькие привязанности, но и они разрушаются — логика повести приводит к абсурдной мысли, что причина война местного значения возникает из-за того, что «голова у Ивана Ивановича похожа на редьку хвостом вниз; голова Ивана Никифоровича на редьку хвостом вверх» (184).Финал «Повести...» завершается образом, предваряющим петербургский цикл: возвращение повествователя происходит в «больной день» (226?), когда небо было «слезливо». И это — дань некогда царившему в гоголевских повестях мифологическому мировосприятию. Погода отражала внутреннее состояние героев: бывшие друзья подчинили жизнь одной идее, болезненной, как «день», небо «оплакало» неразумных.
