Задумываясь над смыслом «Дон Кихота», мы не можем обойти вопрос, является ли вообще роман Сервантеса во всех отношениях завершенным, внутренне целостным произведением искусства, представляющим некое органическое единство?
«Дон Кихот» дает ряд поводов для раздумий на эту тему. Даже неискушенный читатель замечает в романе небрежности, несогласованности и противоречия. Вот некоторые из ошибок, которые может заметить любой внимательный читатель. Нам обстоятельно рассказывают, как освобожденный Дон Кихотом каторжник Хинес де Пасамонте крадет ночью осла у Санчо Пансы и как тот огорчается и оплакивает своего друга (т. I, гл. XXIII). Но на следующей же странице Сервантес утверждает, что Санчо спешился, а в начале XXV главы говорится, будто бы Санчо следует за Дон Кихотом «вкупе си своим ослом». Дальше вновь идет речь о похищенном осле.
Посылая Санчо к Дульсинее Тобосской, Дон Кихот вынужден объяснить ему, что Дульсинея — это не кто иная, как Альдонса Лоренсо, чему Санчо немало удивлен: он отлично знает и девушку и ее отца. Он с восторгом рассказывает, какой у Альдонсы зычный голос и как она мечет барру (т. I, гл. XXV). Но менее чем через сто страниц Сервантес сообщает нам, что Санчо «хоть и знал, что Дульсинея — тобосская крестьянка, однако же сроду не видел ее» (т. I, гл. XXXI).
Даже и во втором томе романа, над которым Сервантес работал, несомненно, более тщательно, ибо к тому времени он все больше осознавал значение написанной им книги, тоже встречаются противоречия и явные оплошности. Так, письмо Санчо к жене помечено 20 июля 1514 года; между тем события второго тома, следуя непосредственно за темп, которыми заканчивается первый, должны бы относиться к 1504 году.
Придирчивый критик может отметить и тот факт, что Сервантес в конце первого тома говорит о «смерти и кончине» Дон Кихота, а во втором томе вновь надолго его оживляет.
Но дело даже не в этих явных несообразностях. Некоторые исследователи «Дон Кихота» утверждают, и по-своему даже убедительно, что пить действия в романе весьма «растрепана»: здесь приключения главного героя, его многочисленные рассуждения, вставные новеллы — все это связано друг с другом весьма условно. И верно, многие речи свои Дон Кихот произносит в обстоятельствах, казалось бы крайне для этого неуместных. Ведь по поводу первого же пространного монолога Дон Кихота (о золотом веке) сам повествователь замечает: «Рыцарь наш произнес эту длинную речь, которую он с таким же успехом мог бы и не произносить вовсе...». Удивленные козопасы «слушали его молча, с вытянутыми лицами, выражавшими совершенное недоумение». В данном случае сам автор обращает наше внимание па неуместность речи Дон Кихота, в других — мы и сами легко замечаем, насколько некстати Дон Кихот пускается в длинные рассуждения. Иногда Дон Кихоту достаточно бывает мелкого, случайного повода, чтобы произнести речь, никак не связаную с ситуацией и обстановкой. Ведь ту же речь о счастливом золотом веке, о блаженных временах, когда люди не имели таких понятий, как «твое» и «мое», Сервантес иронически мотивирует всего лишь тем, что Дон Кихота угостили желудями. Они-то и напомнили ему про золотой век, когда природа доброжелательно и щедро одаряла человека всем ему необходимым. И другая речь Дон Кихота, произнесенная на постоялом дворе, где происходят неожиданные встречи и узнавания, звучит весьма неожиданно. Карденьо встречает Лусинду, Доротея — дона Фернандо, капитан из Алжира узнает своего брата, с которым не виделся долгие годы. Если бы, допустим, в этой обстановке Дон Кихот ораторствовал о превратностях судьбы, нас это бы не удивило. Но Дон Кихот произносит речь о военном и ученом звании, об участи солдата и ученого.
Да и вставные новеллы, которыми изобилует первый том романа, вводятся в повествование при наивных мотивировок, а иногда вообще без всяких обоснований. Так, например, к расположившимся на ночлег людям, везущим Дон Кихота в клетке домой, подходит пастух и рассказывает новеллу про гордую поселянку Леандру, которую солдат увлек своими нарядами. Никаких поводов для рассказа этой ис
Задумываясь над смыслом «Дон Кихота», мы не можем обойти вопрос, является ли вообще роман Сервантеса во всех отношениях завершенным, внутренне целостным произведением искусства, представляющим некое органическое единство?
«Дон Кихот» дает ряд поводов для раздумий на эту тему. Даже неискушенный читатель замечает в романе небрежности, несогласованности и противоречия. Вот некоторые из ошибок, которые может заметить любой внимательный читатель. Нам обстоятельно рассказывают, как освобожденный Дон Кихотом каторжник Хинес де Пасамонте крадет ночью осла у Санчо Пансы и как тот огорчается и оплакивает своего друга (т. I, гл. XXIII). Но на следующей же странице Сервантес утверждает, что Санчо спешился, а в начале XXV главы говорится, будто бы Санчо следует за Дон Кихотом «вкупе си своим ослом». Дальше вновь идет речь о похищенном осле.
Посылая Санчо к Дульсинее Тобосской, Дон Кихот вынужден объяснить ему, что Дульсинея — это не кто иная, как Альдонса Лоренсо, чему Санчо немало удивлен: он отлично знает и девушку и ее отца. Он с восторгом рассказывает, какой у Альдонсы зычный голос и как она мечет барру (т. I, гл. XXV). Но менее чем через сто страниц Сервантес сообщает нам, что Санчо «хоть и знал, что Дульсинея — тобосская крестьянка, однако же сроду не видел ее» (т. I, гл. XXXI).
Даже и во втором томе романа, над которым Сервантес работал, несомненно, более тщательно, ибо к тому времени он все больше осознавал значение написанной им книги, тоже встречаются противоречия и явные оплошности. Так, письмо Санчо к жене помечено 20 июля 1514 года; между тем события второго тома, следуя непосредственно за темп, которыми заканчивается первый, должны бы относиться к 1504 году.
Придирчивый критик может отметить и тот факт, что Сервантес в конце первого тома говорит о «смерти и кончине» Дон Кихота, а во втором томе вновь надолго его оживляет.
Но дело даже не в этих явных несообразностях. Некоторые исследователи «Дон Кихота» утверждают, и по-своему даже убедительно, что пить действия в романе весьма «растрепана»: здесь приключения главного героя, его многочисленные рассуждения, вставные новеллы — все это связано друг с другом весьма условно. И верно, многие речи свои Дон Кихот произносит в обстоятельствах, казалось бы крайне для этого неуместных. Ведь по поводу первого же пространного монолога Дон Кихота (о золотом веке) сам повествователь замечает: «Рыцарь наш произнес эту длинную речь, которую он с таким же успехом мог бы и не произносить вовсе...». Удивленные козопасы «слушали его молча, с вытянутыми лицами, выражавшими совершенное недоумение». В данном случае сам автор обращает наше внимание па неуместность речи Дон Кихота, в других — мы и сами легко замечаем, насколько некстати Дон Кихот пускается в длинные рассуждения. Иногда Дон Кихоту достаточно бывает мелкого, случайного повода, чтобы произнести речь, никак не связаную с ситуацией и обстановкой. Ведь ту же речь о счастливом золотом веке, о блаженных временах, когда люди не имели таких понятий, как «твое» и «мое», Сервантес иронически мотивирует всего лишь тем, что Дон Кихота угостили желудями. Они-то и напомнили ему про золотой век, когда природа доброжелательно и щедро одаряла человека всем ему необходимым. И другая речь Дон Кихота, произнесенная на постоялом дворе, где происходят неожиданные встречи и узнавания, звучит весьма неожиданно. Карденьо встречает Лусинду, Доротея — дона Фернандо, капитан из Алжира узнает своего брата, с которым не виделся долгие годы. Если бы, допустим, в этой обстановке Дон Кихот ораторствовал о превратностях судьбы, нас это бы не удивило. Но Дон Кихот произносит речь о военном и ученом звании, об участи солдата и ученого.
Да и вставные новеллы, которыми изобилует первый том романа, вводятся в повествование при наивных мотивировок, а иногда вообще без всяких обоснований. Так, например, к расположившимся на ночлег людям, везущим Дон Кихота в клетке домой, подходит пастух и рассказывает новеллу про гордую поселянку Леандру, которую солдат увлек своими нарядами. Никаких поводов для рассказа этой ис