«Повесть о разорении Рязани Батыем» — наиболее яркий героико-эпический рассказ о нашествии Батыя на Русскую землю. Повесть эта возникла значительно позже самого события — захвата и разгрома Рязани Батыем осенью 1237 г., вероятнее всего, в первой половине — середине XIV в. «Повесть о разорении Рязани Батыем» не является документальным описанием борьбы рязанцев с вторгшимся в пределы княжества врагом. Среди участников битвы с Батыем названо много неизвестных по летописным источникам имен. Сражаются с Батыем князья, к 1237 г. уже умершие (например, Всеволод Пронский, погибший в 1208 г., Давид Муромский, скончавшийся в 1228 г.), согласно Повести, в 1237 г. героически гибнет Олег Красный, который на самом деле пробыл в плену у Батыя до 1252 г. и умер в 1258 г. Все рязанские князья, участники битвы с Батыем, называются в Повести братьями. Такое объединение в единую богатырскую рать самых разных людей и определение всех их братьями объясняется тем, что в основе Повести лежат устные эпические предания. Произведение с такими отступлениями от исторических реалий могло быть написано лишь через какое-то время после самого события, когда эпически обобщились в представлении людей действительные факты. Но нельзя из-за анахронизмов Повести и некоторых текстуальных параллелей с памятниками позднего происхождения (параллели эти могут объясняться вторичными заимствованиями в первоначальный текст)[228]слишком отдалять время создания Повести от события, которому она посвящена. По мнению Д. С. Лихачева, «Повесть о разорении Рязани» «не могла возникнуть… позднее середины XIV века. За это говорит и самая острота переживания событий Батыева нашествия, не сглаженная и не смягченная еще временем, и ряд характерных деталей, которые могли быть памятны только ближайшим поколениям».[229]
В Повести отразились эпические представления о приходе Батыя на Рязань, часть из которых могла возникнуть вскоре после 1237 г. В ней могут быть отмечены совпадения с летописной повестью рязанского свода, написанной участником событий 1237 г. (см. ранее, с. 99–100). Поэтому мы и рассматриваем «Повесть о разорении Рязани Батыем» в ряду памятников XIII в., посвященных монголо-татарскому нашествию.
Хотя «Повесть о разорении Рязани Батыем» воспринимается как самостоятельный законченный текст, в древнерусской рукописной традиции она входила в свод, посвященный рязанской святыне — иконе Николы Заразского, принесенной в Рязанскую землю из Херсонеса, города, в котором, по легенде, принял крещение князь Владимир Святославич. Свод этот состоит из рассказа об истории перенесения в Рязанское княжество образа Николы из Корсуни «служителем» этой иконы корсунянином Евстафием, «Повести о разорении Рязани Батыем» и родословия «служителей» иконы, начиная с Евстафия и кончая в одних редакциях памятника девятым (1560), в других одиннадцатым (1614) поколением. Тексты эти и по стилю и по содержанию весьма разнохарактерны, но внутренне они объединены тем, что в них повествуется о судьбе Рязанской земли и рязанской святыни.
«Эпоха мчится мимо. Я не нужен ей – такой, какой я есть. А другим я быть не могу. И не хочу»
— Александр Грин
С 1930 года советская цензура, с мотивировкой «вы не сливаетесь с эпохой», запретила переиздания Грина и ввела ограничение на новые книги: не больше томика в год.
В этот же период Грин начал роман “Недотрога”: «Некоторые сцены так хороши, что, вспоминая их, я сам улыбаюсь». Некоторые критики считают это произведение лучшим в творчестве Грина, хотя оно так и не было закончено. Писатель ездил с ним в Москву, но ни одно издательство не проявило интереса. По возвращении Грин сказал жене Нине: «Амба нам. Печатать больше не будут».
На о пенсии от Союза писателей ответа тоже не было. Как выяснили историки, на заседании правления Союза советских писателей член правления Лидия Сейфуллина заявила: «Грин — наш идеологический враг. Союз не должен таким писателям! Ни одной копейки принципиально!» В воспоминаниях жены этот период охарактеризован одной фразой: «Тогда он стал умирать».
«Помню: часов в двенадцать дня пришел домой совершенно пьяный и окровавленный – где-то упал, обо что-то ударился головой. Шляпа была полна крови, лицо в кровавых струях… Иду с ним, а он так шатается, что даже я мотаюсь. Довела его до скверчика на Михайловской площади. Уселись на скамью. Слезы сами лились из моих глаз. Вокруг не было никого, и я их не стеснялась. «Саша, Саша, как мало ты меня жалеешь!» – говорила я, плача. И он неожиданно заплакал. Дома он лег спать. На следующий день Грин снова был пьян».
Пьянству автора “Алых парусов” положила конец болезнь, уложившая писателя в постель. Он умер в 1932 году всего в 52 года, и только после этого ограничения на издание его книг были сняты.
В Повести отразились эпические представления о приходе Батыя на Рязань, часть из которых могла возникнуть вскоре после 1237 г. В ней могут быть отмечены совпадения с летописной повестью рязанского свода, написанной участником событий 1237 г. (см. ранее, с. 99–100). Поэтому мы и рассматриваем «Повесть о разорении Рязани Батыем» в ряду памятников XIII в., посвященных монголо-татарскому нашествию.
Хотя «Повесть о разорении Рязани Батыем» воспринимается как самостоятельный законченный текст, в древнерусской рукописной традиции она входила в свод, посвященный рязанской святыне — иконе Николы Заразского, принесенной в Рязанскую землю из Херсонеса, города, в котором, по легенде, принял крещение князь Владимир Святославич. Свод этот состоит из рассказа об истории перенесения в Рязанское княжество образа Николы из Корсуни «служителем» этой иконы корсунянином Евстафием, «Повести о разорении Рязани Батыем» и родословия «служителей» иконы, начиная с Евстафия и кончая в одних редакциях памятника девятым (1560), в других одиннадцатым (1614) поколением. Тексты эти и по стилю и по содержанию весьма разнохарактерны, но внутренне они объединены тем, что в них повествуется о судьбе Рязанской земли и рязанской святыни.
Источник: http://drevne-rus-lit.niv.ru/drevne-rus-lit/pruckov-drevnerusskaya-literatura/o-razorenii-ryazani-batyem.htm
Объяснение:
«Эпоха мчится мимо. Я не нужен ей – такой, какой я есть. А другим я быть не могу. И не хочу»
— Александр Грин
С 1930 года советская цензура, с мотивировкой «вы не сливаетесь с эпохой», запретила переиздания Грина и ввела ограничение на новые книги: не больше томика в год.
В этот же период Грин начал роман “Недотрога”: «Некоторые сцены так хороши, что, вспоминая их, я сам улыбаюсь». Некоторые критики считают это произведение лучшим в творчестве Грина, хотя оно так и не было закончено. Писатель ездил с ним в Москву, но ни одно издательство не проявило интереса. По возвращении Грин сказал жене Нине: «Амба нам. Печатать больше не будут».
На о пенсии от Союза писателей ответа тоже не было. Как выяснили историки, на заседании правления Союза советских писателей член правления Лидия Сейфуллина заявила: «Грин — наш идеологический враг. Союз не должен таким писателям! Ни одной копейки принципиально!» В воспоминаниях жены этот период охарактеризован одной фразой: «Тогда он стал умирать».
«Помню: часов в двенадцать дня пришел домой совершенно пьяный и окровавленный – где-то упал, обо что-то ударился головой. Шляпа была полна крови, лицо в кровавых струях… Иду с ним, а он так шатается, что даже я мотаюсь. Довела его до скверчика на Михайловской площади. Уселись на скамью. Слезы сами лились из моих глаз. Вокруг не было никого, и я их не стеснялась. «Саша, Саша, как мало ты меня жалеешь!» – говорила я, плача. И он неожиданно заплакал. Дома он лег спать. На следующий день Грин снова был пьян».
Пьянству автора “Алых парусов” положила конец болезнь, уложившая писателя в постель. Он умер в 1932 году всего в 52 года, и только после этого ограничения на издание его книг были сняты.