Я открываю настежь окна. В комнату вливается поток свежего воздуха. В яснеющем голубоватом сумраке я всматриваюсь в этюды и наброски начатой мною картины. Их много, я много раз начинал все заново. Но о картине в целом судить пока рано. Я не нашел еще своего главного, того, что приходит вдруг так неотвратимо, с такой нарастающей ясностью и необъяснимым, неуловимым звучанием в душе, как эти ранние летние зори. Я хожу в предрассветной тиши и все думаю, думаю, думаю. И так каждый раз. И каждый раз я убеждаюсь в том, что моя картина – еще только замысел.
Я не сторонник того, чтобы заранее говорить и оповещать даже близких друзей о незаконченной вещи. Не потому, что я слишком ревниво отношусь к своей работе, – просто, мне думается, трудно угадать, каким вырастет ребенок, который сегодня еще в люльке. Так же трудно судить и о незавершенном, невыписанном произведении. Но на этот раз я изменяю своему правилу – я хочу во всеуслышание заявить, а вернее, поделиться с людьми своими мыслями о еще не написанной картине.
Это не прихоть. Я не могу поступить иначе, потому что чувствую: мне одному это не по плечу. История, всколыхнувшая мне душу, история, побудившая меня взяться за кисть, кажется мне настолько огромной, что я один не могу ее объять. Я боюсь не донести, я боюсь расплескать полную чашу. Я хочу, чтобы люди мне советом, подсказали решение, чтобы они хотя бы мысленно стали со мной рядом у мольберта, чтобы они волновались вместе со мной.
Не жара своих сердец, подойдите поближе, я обязан рассказать эту историю…
Наш аил Куркуреу расположен в предгорьях на широком плато, куда сбегаются из многих ущелий шумливые горные речки. Пониже аила раскинулась Желтая долина, огромная казахская степь, окаймленная отрогами Черных гор да темной черточкой железной дороги, уходящей за горизонт на запад, через равнину.
А над аилом, на бугре, стоят два больших тополя. Я помню их с тех пор, как помню себя. С какой стороны ни подъедешь к нашему Куркуреу, прежде всего увидишь эти два тополя, они всегда на виду, точно маяки на горе. Даже и не знаю, чем объяснить, – то ли потому, что впечатления детских лет особенно дороги человеку, то ли это связано с моей профессией художника, – но каждый раз, когда я, сойдя с поезда, еду через степь к себе в аил, я первым долгом издали ищу глазами родные мои тополя.
Как бы высоки они ни были, вряд ли так уж сразу можно увидеть их на таком расстоянии, но для меня они всегда ощутимы, всегда видны.
Сколько раз мне приходилось возвращаться в Куркуреу из дальних краев, и всегда с щемящей тоской я думал: «Скоро ли увижу их, тополей-близнецов? Скорей бы приехать в аил, скорей на бугорок к тополям. А потом стоять под деревьями и долго, до упоения слушать шум листвы».
В нашем аиле сколько угодно всяких деревьев, но эти тополя особенные: у них свой особый язык и, должно быть, своя особая, певучая душа. Когда ни придешь сюда, днем ли, ночью ли, они раскачиваются, перехлестываясь ветвями и листьями, шумят неумолчно на разные лады. То кажется, будто тихая волна прилива плещется о песок, то пробежит по ветвям, словно незримый огонек, страстный, горячий шепот, то вдруг, на мгновенье затихнув, тополя разом, всей взбудораженной листвой шумно вздохнут, будто тоскуя о ком-то. А когда набегает грозовая туча и буря, заламывая ветви, обрывает листву, тополя, упруго раскачиваясь, гудят, как бушующее пламя.
Позже, много лет спустя, я понял тайну двух тополей. Они стоят на возвышенности, открытой всем ветрам, и отзываются на малейшее движение воздуха, каждый листик чутко улавливает легчайшее дуновение.
Но открытие этой простой истины вовсе не разочаровало меня, не лишило того детского восприятия, которое я сохраняю по сей день. И по сей день эти два тополя на бугре кажутся мне необыкновенными, живыми. Там, подле них, осталось мое детство, как осколок зеленого волшебного стеклышка…
Рассказ А. И. Куприна «Золотой петух» - характерный пример лирических зарисовок этого писателя. Сквозь все его творчество проходит образ природы, которая в художественном мире Куприна неразрывно связана с концепцией человека. «Золотой петух» входит в цикл живописных миниатюр, основная тема которых – поэтический, гармоничный и прекрасный мир природы. Сюжет этой истории довольно прост: лирический герой (личность которого в данном случае приближается к личности самого автора) повествует о случае, произошедшем с ним ранним летним утром на даче недалеко от Парижа. Пробудившись от яркого света и утренней свежести, герой, распахнув окно, садится на подоконник. С каким наслаждением вдыхает он в себя ароматы растений и земли, с какой внимательностью и чуткостью наблюдает он за пробуждением всего живого. Особый трепет в сердце героя (не случайно он называет это чудом) вызывает звонкий и пронзительный петушиный крик, который разносится по всей округе. Этот удивительный по своей чистоте и силе звук вызывает целую цепочку воспоминаний в душе героя. Не раз ему приходилось слышать пение петухов на родине, и сейчас, во Франции, он вновь ощутил прелесть этой чудесной музыки. В описании петушиного пения как нельзя лучше проявляется концепция природы Куприна, затронутая им во многих других произведениях. Столкновение со всем живым становится для героя (и самого автора) попыткой приблизиться к таинству мира, хотя бы ненадолго отвлечься от дел и бытовых забот и ощутить совершенно иное чувство времени. Простое пение петухов, казалось бы, совершенно заурядный звук, который у простого обывателя не вызвал бы никаких эмоций, воспринимается героем как волшебная музыка. А сами петухи представляются ему особыми царственными существами, несущими на Землю свет и поклоняющимися своему золотому богу. Каждая деталь, каждый момент жизни природы, по Куприну, - это великое таинство. Все художественные средства, использованные в рассказе, призваны подчеркнуть эту мысль. Простая композиция, практически лишенная любых сюжетных поворотов, показывает читателю, что важными в данном случае являются только те чувства и ощущения, которые рождаются в душе героя. Рассказ «Золотой петух» - одна из лучших лирических миниатюр Куприна, прекрасный образец импрессионизма в литературе. В этом произведении автор выразил всю глубину переживаний, которые происходят в сердце чуткого тонко чувствующего человека, и те особые ни с чем не сравнимые впечатления, которые дарит ему мир природы.
Объяснение:
Чингиз Айтматов
Первый учитель
Я открываю настежь окна. В комнату вливается поток свежего воздуха. В яснеющем голубоватом сумраке я всматриваюсь в этюды и наброски начатой мною картины. Их много, я много раз начинал все заново. Но о картине в целом судить пока рано. Я не нашел еще своего главного, того, что приходит вдруг так неотвратимо, с такой нарастающей ясностью и необъяснимым, неуловимым звучанием в душе, как эти ранние летние зори. Я хожу в предрассветной тиши и все думаю, думаю, думаю. И так каждый раз. И каждый раз я убеждаюсь в том, что моя картина – еще только замысел.
Я не сторонник того, чтобы заранее говорить и оповещать даже близких друзей о незаконченной вещи. Не потому, что я слишком ревниво отношусь к своей работе, – просто, мне думается, трудно угадать, каким вырастет ребенок, который сегодня еще в люльке. Так же трудно судить и о незавершенном, невыписанном произведении. Но на этот раз я изменяю своему правилу – я хочу во всеуслышание заявить, а вернее, поделиться с людьми своими мыслями о еще не написанной картине.
Это не прихоть. Я не могу поступить иначе, потому что чувствую: мне одному это не по плечу. История, всколыхнувшая мне душу, история, побудившая меня взяться за кисть, кажется мне настолько огромной, что я один не могу ее объять. Я боюсь не донести, я боюсь расплескать полную чашу. Я хочу, чтобы люди мне советом, подсказали решение, чтобы они хотя бы мысленно стали со мной рядом у мольберта, чтобы они волновались вместе со мной.
Не жара своих сердец, подойдите поближе, я обязан рассказать эту историю…
Наш аил Куркуреу расположен в предгорьях на широком плато, куда сбегаются из многих ущелий шумливые горные речки. Пониже аила раскинулась Желтая долина, огромная казахская степь, окаймленная отрогами Черных гор да темной черточкой железной дороги, уходящей за горизонт на запад, через равнину.
А над аилом, на бугре, стоят два больших тополя. Я помню их с тех пор, как помню себя. С какой стороны ни подъедешь к нашему Куркуреу, прежде всего увидишь эти два тополя, они всегда на виду, точно маяки на горе. Даже и не знаю, чем объяснить, – то ли потому, что впечатления детских лет особенно дороги человеку, то ли это связано с моей профессией художника, – но каждый раз, когда я, сойдя с поезда, еду через степь к себе в аил, я первым долгом издали ищу глазами родные мои тополя.
Как бы высоки они ни были, вряд ли так уж сразу можно увидеть их на таком расстоянии, но для меня они всегда ощутимы, всегда видны.
Сколько раз мне приходилось возвращаться в Куркуреу из дальних краев, и всегда с щемящей тоской я думал: «Скоро ли увижу их, тополей-близнецов? Скорей бы приехать в аил, скорей на бугорок к тополям. А потом стоять под деревьями и долго, до упоения слушать шум листвы».
В нашем аиле сколько угодно всяких деревьев, но эти тополя особенные: у них свой особый язык и, должно быть, своя особая, певучая душа. Когда ни придешь сюда, днем ли, ночью ли, они раскачиваются, перехлестываясь ветвями и листьями, шумят неумолчно на разные лады. То кажется, будто тихая волна прилива плещется о песок, то пробежит по ветвям, словно незримый огонек, страстный, горячий шепот, то вдруг, на мгновенье затихнув, тополя разом, всей взбудораженной листвой шумно вздохнут, будто тоскуя о ком-то. А когда набегает грозовая туча и буря, заламывая ветви, обрывает листву, тополя, упруго раскачиваясь, гудят, как бушующее пламя.
Позже, много лет спустя, я понял тайну двух тополей. Они стоят на возвышенности, открытой всем ветрам, и отзываются на малейшее движение воздуха, каждый листик чутко улавливает легчайшее дуновение.
Но открытие этой простой истины вовсе не разочаровало меня, не лишило того детского восприятия, которое я сохраняю по сей день. И по сей день эти два тополя на бугре кажутся мне необыкновенными, живыми. Там, подле них, осталось мое детство, как осколок зеленого волшебного стеклышка…
и т.д
это Рассказ)(❤ ω ❤)
«Золотой петух» входит в цикл живописных миниатюр, основная тема которых – поэтический, гармоничный и прекрасный мир природы. Сюжет этой истории довольно прост: лирический герой (личность которого в данном случае приближается к личности самого автора) повествует о случае, произошедшем с ним ранним летним утром на даче недалеко от Парижа. Пробудившись от яркого света и утренней свежести, герой, распахнув окно, садится на подоконник. С каким наслаждением вдыхает он в себя ароматы растений и земли, с какой внимательностью и чуткостью наблюдает он за пробуждением всего живого. Особый трепет в сердце героя (не случайно он называет это чудом) вызывает звонкий и пронзительный петушиный крик, который разносится по всей округе. Этот удивительный по своей чистоте и силе звук вызывает целую цепочку воспоминаний в душе героя. Не раз ему приходилось слышать пение петухов на родине, и сейчас, во Франции, он вновь ощутил прелесть этой чудесной музыки.
В описании петушиного пения как нельзя лучше проявляется концепция природы Куприна, затронутая им во многих других произведениях. Столкновение со всем живым становится для героя (и самого автора) попыткой приблизиться к таинству мира, хотя бы ненадолго отвлечься от дел и бытовых забот и ощутить совершенно иное чувство времени. Простое пение петухов, казалось бы, совершенно заурядный звук, который у простого обывателя не вызвал бы никаких эмоций, воспринимается героем как волшебная музыка. А сами петухи представляются ему особыми царственными существами, несущими на Землю свет и поклоняющимися своему золотому богу.
Каждая деталь, каждый момент жизни природы, по Куприну, - это великое таинство. Все художественные средства, использованные в рассказе, призваны подчеркнуть эту мысль. Простая композиция, практически лишенная любых сюжетных поворотов, показывает читателю, что важными в данном случае являются только те чувства и ощущения, которые рождаются в душе героя. Рассказ «Золотой петух» - одна из лучших лирических миниатюр Куприна, прекрасный образец импрессионизма в литературе. В этом произведении автор выразил всю глубину переживаний, которые происходят в сердце чуткого тонко чувствующего человека, и те особые ни с чем не сравнимые впечатления, которые дарит ему мир природы.