Седой проводник привел путешественника на высокую скалу на побережье Норвегии в краю Лофодена, чтобы рассказать историю, которая превратила крепкого мужчину в седого пугливого старца.
Мрачный вид открывался со скалы Хельсеггена, черные изрезанные скалы окаймляли берег мрачного черного океана. Нервные всплески волн выдавали разбросанные в нем каменистые острова. Чудовищный гул сопровождал появление в море воронок, созданных встречными течениями. Они унеслись на Восток, сменившись полосами пены. Пена собиралась в гигантскую воронку диаметром больше полумили. От воя тряслись скалы вокруг, а стены ее уходили далеко вглубь, блестя агатом. Это и был великий водоворот Мальстрём.
Путешественнику пришли на память описания Расмуса, говорящие о чудовищной силе водоворота, затягивающего все приблизившееся и растерзывающего жертвы о донные рифы. Но описание было далеко от реальной картины. Зритель склонялся к полулегендарному объяснению, которого придерживались многие норвежцы – водоворот это бездонная пропасть с выходом на другом конце света.
Дав полюбоваться жуткой картиной, проводник рассказывает свою историю. Он и два его брата на своем судне охотились за богатым уловом в здешних местах. С попутным ветром по тихой воде уходили они рыбачить к островам и возвращались в момент следующего затишья на берег. Много трудностей могло застать их во время лова: шторм, штиль, перекрестные течения. Несколько раз проходили они по краю зарождающегося Мальстрёма.
Три года назад 10 июля они отправились на промысел. Все шло хорошо, но по возвращении их встретил нежданный встречный ветер, на небо наползла медная туча, наступила тьма, и разразился чудовищный шторм. Младшего брата унесло за борт, он был привязан к мачте. Пока рассказчик искал, как лучше удержаться на палубе, старший понял, что их затягивает в Мальстрём. В черном небе открылось оконце, и необычно яркий лунный свет показал братьям невероятную картину происходящего. Волна подбросила их веско вверх, и они стали опускаться в бездну водоворота. От гула и вращения рассказчика стали посещать странные мысли. Ему было любопытно и казалось геройством погибнуть в таком месте. Старший брат едва не лишился рассудка и пытался оторвать руки рассказчика от рыма. Они поменялись местами, и судно стало падать вниз. Падение было долгим и неравномерным. Рывки сменялись вращением. Страх совсем сменился любопытством. Герой разглядывал остальных пленников стихии и отгадывал, что быстрее достигнет дна. Но угадать не мог, эта нелогичность внушили ему надежду. Он заметил, что цилиндрические тела, бревна и бочонки, более остальных сопротивляются погружению и решил покинуть судно, привязав себя к бочонку, закрепленному на палубе. Он пытался звать брата, но каждая секунда была дорога полчаса, и шхуна достигла дна, исчезнув навсегда. А рассказчик выжил, его бочонок не и полпути ко дну. Дно водоворота стало подниматься, вода вынесла среднего брата на поверхность, а попутный ветер прибил к берегу.
Выживший герой был похож на выходца с того света. Он поседел за этот час и изменился лицом.
Здесь рассказывается о Ленинграде предвоенного времени, о Великой Отечественной войне, о ленинградской блокаде. В повести многое документально, основано на исторических фактах. Это не только памятные всем ленинградцам, пережившим блокаду, эпизоды с обстрелом зоопарка и пожаром в Народном доме, не только бомбёжка госпиталя...
Трогательная, по-детски непосредственная повесть о блокадных днях — таких, какими их видит маленький Миша, оставшийся вместе с родителями в осажденном Ленинграде, не только раскрывает перед читателем приметы времени и рассказывает, «как это было», но и учит быть сильным: ведь не каждый день болеешь «очень милой скарлатиной» или пробуешь ходить с костылём, потому что у тебя — осколочное ранение. И, конечно, гордиться настоящими героями: Мишкиной мамой, которая сама может разминировать
фугасную бомбу, или милиционером Иваном Фёдоровичем Блинчиком, который, что бы ни случилось, не бросает свой пост. Да и сам Мишка и его друзья, решившие давать представления для раненых солдат, чтобы поддержать их, — чем не герои?
Объяснение:
Седой проводник привел путешественника на высокую скалу на побережье Норвегии в краю Лофодена, чтобы рассказать историю, которая превратила крепкого мужчину в седого пугливого старца.
Мрачный вид открывался со скалы Хельсеггена, черные изрезанные скалы окаймляли берег мрачного черного океана. Нервные всплески волн выдавали разбросанные в нем каменистые острова. Чудовищный гул сопровождал появление в море воронок, созданных встречными течениями. Они унеслись на Восток, сменившись полосами пены. Пена собиралась в гигантскую воронку диаметром больше полумили. От воя тряслись скалы вокруг, а стены ее уходили далеко вглубь, блестя агатом. Это и был великий водоворот Мальстрём.
Путешественнику пришли на память описания Расмуса, говорящие о чудовищной силе водоворота, затягивающего все приблизившееся и растерзывающего жертвы о донные рифы. Но описание было далеко от реальной картины. Зритель склонялся к полулегендарному объяснению, которого придерживались многие норвежцы – водоворот это бездонная пропасть с выходом на другом конце света.
Дав полюбоваться жуткой картиной, проводник рассказывает свою историю. Он и два его брата на своем судне охотились за богатым уловом в здешних местах. С попутным ветром по тихой воде уходили они рыбачить к островам и возвращались в момент следующего затишья на берег. Много трудностей могло застать их во время лова: шторм, штиль, перекрестные течения. Несколько раз проходили они по краю зарождающегося Мальстрёма.
Три года назад 10 июля они отправились на промысел. Все шло хорошо, но по возвращении их встретил нежданный встречный ветер, на небо наползла медная туча, наступила тьма, и разразился чудовищный шторм. Младшего брата унесло за борт, он был привязан к мачте. Пока рассказчик искал, как лучше удержаться на палубе, старший понял, что их затягивает в Мальстрём. В черном небе открылось оконце, и необычно яркий лунный свет показал братьям невероятную картину происходящего. Волна подбросила их веско вверх, и они стали опускаться в бездну водоворота. От гула и вращения рассказчика стали посещать странные мысли. Ему было любопытно и казалось геройством погибнуть в таком месте. Старший брат едва не лишился рассудка и пытался оторвать руки рассказчика от рыма. Они поменялись местами, и судно стало падать вниз. Падение было долгим и неравномерным. Рывки сменялись вращением. Страх совсем сменился любопытством. Герой разглядывал остальных пленников стихии и отгадывал, что быстрее достигнет дна. Но угадать не мог, эта нелогичность внушили ему надежду. Он заметил, что цилиндрические тела, бревна и бочонки, более остальных сопротивляются погружению и решил покинуть судно, привязав себя к бочонку, закрепленному на палубе. Он пытался звать брата, но каждая секунда была дорога полчаса, и шхуна достигла дна, исчезнув навсегда. А рассказчик выжил, его бочонок не и полпути ко дну. Дно водоворота стало подниматься, вода вынесла среднего брата на поверхность, а попутный ветер прибил к берегу.
Выживший герой был похож на выходца с того света. Он поседел за этот час и изменился лицом.
Подробнее - на -
Здесь рассказывается о Ленинграде предвоенного времени, о Великой Отечественной войне, о ленинградской блокаде. В повести многое документально, основано на исторических фактах. Это не только памятные всем ленинградцам, пережившим блокаду, эпизоды с обстрелом зоопарка и пожаром в Народном доме, не только бомбёжка госпиталя...
Трогательная, по-детски непосредственная повесть о блокадных днях — таких, какими их видит маленький Миша, оставшийся вместе с родителями в осажденном Ленинграде, не только раскрывает перед читателем приметы времени и рассказывает, «как это было», но и учит быть сильным: ведь не каждый день болеешь «очень милой скарлатиной» или пробуешь ходить с костылём, потому что у тебя — осколочное ранение. И, конечно, гордиться настоящими героями: Мишкиной мамой, которая сама может разминировать
фугасную бомбу, или милиционером Иваном Фёдоровичем Блинчиком, который, что бы ни случилось, не бросает свой пост. Да и сам Мишка и его друзья, решившие давать представления для раненых солдат, чтобы поддержать их, — чем не герои?