Повесть Виктора Голявкина «Мой добрый папа» складывается из обрывочных, быстро сменяющих друг друга детских впечатлений: вот произошло то, вот — это, а теперь уже всё забыто и происходит что-то новое. «Каждый день у меня куча новостей. Что мне вспоминать старое? Когда кругом одни новости!» Мальчик-рассказчик воспроизводит этакую жизненную круговерть: сумбур и жару южного портового города, поток семейных происшествий и чаяний, пёстрое мельтешение соседей и знакомых. Весь ритм и уют повести в этом увлечённом и чуть снисходительном описании суетливого и зачастую бестолкового водоворота взрослой жизни. События бренчат, звучат и вертятся, как тот гремящий военный марш, что папа мальчика обещал однажды написать.Именно ради этого папы заводит автор повествовательную круговерть — чтобы рассказать об одном обаятельном и, как это обычно называют в быту, «не умеющем жить» человеке. Он не копит барахло, не покупает люстру и шкаф, но тазами приносит мороженое и ящиками — мандарины. У него нет штанов без заплат, чтобы пойти дирижировать, но есть недописанная симфония. У него исключительная биография, но она в общем-то не выделяет его среди остальных. Только то, как видит его и рассказывает о нём герой повести, выхватывает «доброго папу» из общего коловращения жизни.Когда папа уходит на войну, круговерть становится тревожнее, сосредоточенней, но продолжает звучать: соседскими разговорами, сигнальной сиреной, криками мамы на базаре — «Бетховен! Бах! Моцарт!», — когда она продаёт то единственное, что есть ценного в доме, — ноты. Лишь в самом конце книги наступает тишина. Виктор Голявкин говорит ещё одно, ради чего (кроме собственно доброго папы) он записывал эту историю: «Мне казалось, война — это что-то такое, где палят пушки, и мчатся танки, и падают бомбы, и ничего не случается. Просто пушки палят, танки мчатся, бомбы падают, и ничего не случается. Кричат “ура” и побеждают.
Повесть Виктора Голявкина «Мой добрый папа» складывается из обрывочных, быстро сменяющих друг друга детских впечатлений: вот произошло то, вот — это, а теперь уже всё забыто и происходит что-то новое. «Каждый день у меня куча новостей. Что мне вспоминать старое? Когда кругом одни новости!» Мальчик-рассказчик воспроизводит этакую жизненную круговерть: сумбур и жару южного портового города, поток семейных происшествий и чаяний, пёстрое мельтешение соседей и знакомых. Весь ритм и уют повести в этом увлечённом и чуть снисходительном описании суетливого и зачастую бестолкового водоворота взрослой жизни. События бренчат, звучат и вертятся, как тот гремящий военный марш, что папа мальчика обещал однажды написать.Именно ради этого папы заводит автор повествовательную круговерть — чтобы рассказать об одном обаятельном и, как это обычно называют в быту, «не умеющем жить» человеке. Он не копит барахло, не покупает люстру и шкаф, но тазами приносит мороженое и ящиками — мандарины. У него нет штанов без заплат, чтобы пойти дирижировать, но есть недописанная симфония. У него исключительная биография, но она в общем-то не выделяет его среди остальных. Только то, как видит его и рассказывает о нём герой повести, выхватывает «доброго папу» из общего коловращения жизни.Когда папа уходит на войну, круговерть становится тревожнее, сосредоточенней, но продолжает звучать: соседскими разговорами, сигнальной сиреной, криками мамы на базаре — «Бетховен! Бах! Моцарт!», — когда она продаёт то единственное, что есть ценного в доме, — ноты. Лишь в самом конце книги наступает тишина. Виктор Голявкин говорит ещё одно, ради чего (кроме собственно доброго папы) он записывал эту историю: «Мне казалось, война — это что-то такое, где палят пушки, и мчатся танки, и падают бомбы, и ничего не случается. Просто пушки палят, танки мчатся, бомбы падают, и ничего не случается. Кричат “ура” и побеждают.