Темные шаткие столбы дыма стояли над полем, ветер гнал их прямо на нас, и скоро дышать стало нечем.
Я посмотрел на Мейлицева — он сидел сгорбившись, угрюмо поджав губы. И я не решился сказать ему, что я думаю насчет нашей затеи.
В сущности, она была не так уж сложна, если бы можно было дождаться ночи. Ночью да еще под прикрытием дымовой завесы мы легко добрались бы до леса, а там... Но мы и не загадывали так далеко: лес есть лес, в лесу можно спрятаться, выйти из окружения, вернуться к своим.
Но дождаться ночи — это была задача! С каждой минутой огонь приближался к нам. Он был легкий и стлался по земле так низко, что, если бы не колосья, которые вдруг вспыхивали, его можно было и совсем потерять из виду.
Он приближался к нам, и, следовательно, нужно было либо трогаться в путь при ясном свете дня, либо сгореть, что было бы не глупо.
Утро было проведено очень недурно: от немецких артиллерийских батарей, которые нам приказано было уничтожить, осталось одно воспоминание. На обратном пути мы подбили два танка и один загнали в трясину. Мы вышли из этого дола без единой царапины. А теперь, прикрывшись ветками, мы сидели тихо как мыши и старались даже не кашлять, хотя это было почти невозможно.
Накануне немцы заняли село Н., и жители, уходя, подожгли поле. К сожалению, они подожгли его немного раньше, чем бы нам хотелось. Сами того не зная, они выкуривали нас теперь из безопасного места.
Так или иначе, нужно было трогаться в путь. Мейлицев приказал заводить мотор, и мы пошли, держась «под дымом». Это была единственная возможность укрыться от немецкого огня. Мы двинулись вперед, хотя с каждой минутой дым все больше душил нас и слезы застилали глаза.
По правую руку от нас скользил огонь, то подходя к машине так близко, что механик- водитель невольно поворачивал руль, то удаляясь в хлеба.
Страшным было небо — такое низкое, что стоило, кажется, встать на ноги, чтобы достать до него головой. Оно было низкое и тяжелое, террасами стлался дым, там темно-красный, там золотисто-синий, и маленькое солнце без лучей висело среди окрашенных заревом туч.
Короче говоря, мы на полном ходу вошли в лес и укрылись в орешнике. Теперь можно было спокойно дожидаться ночи.
Механик-водитель дежурил в отделении управления, а мы с Мей лицевым пошли на разведку. Уж больно тихий был этот лес в пяти-шести километрах от немецких позиций! Но лес был как лес. Правда, он был сильно потрепан артиллерийским огнем, и в некоторых местах торчали лишь остовы осин и елей. Я прополз, должно быть, с пол километра и ничего не заметил. Пора было возвращаться назад.
Ручеек выбегал на лесную тропинку. Я выпил воды, умылся и стал наполнять флягу. И вот, только что я подставил флягу, как едва не выронил ее из рук: где-то очень близко от меня послышался стон.
Не меньше двадцати минут я, как мертвый, лежал под кустом, держа в руках открытую флягу. За кустом начиналась лужайка, покрытая густой, высокой, очень зеленой травой, — такие места у нас в Курской называются «холодным покосом». Начинало темнеть, но по траве был виден след — точно поблескивало там, где она была примята. Что делать? Я подождал еще немного и осторожно пополз к примятому месту.
Объяснение:
Темные шаткие столбы дыма стояли над полем, ветер гнал их прямо на нас, и скоро дышать стало нечем.
Я посмотрел на Мейлицева — он сидел сгорбившись, угрюмо поджав губы. И я не решился сказать ему, что я думаю насчет нашей затеи.
В сущности, она была не так уж сложна, если бы можно было дождаться ночи. Ночью да еще под прикрытием дымовой завесы мы легко добрались бы до леса, а там... Но мы и не загадывали так далеко: лес есть лес, в лесу можно спрятаться, выйти из окружения, вернуться к своим.
Но дождаться ночи — это была задача! С каждой минутой огонь приближался к нам. Он был легкий и стлался по земле так низко, что, если бы не колосья, которые вдруг вспыхивали, его можно было и совсем потерять из виду.
Он приближался к нам, и, следовательно, нужно было либо трогаться в путь при ясном свете дня, либо сгореть, что было бы не глупо.
Утро было проведено очень недурно: от немецких артиллерийских батарей, которые нам приказано было уничтожить, осталось одно воспоминание. На обратном пути мы подбили два танка и один загнали в трясину. Мы вышли из этого дола без единой царапины. А теперь, прикрывшись ветками, мы сидели тихо как мыши и старались даже не кашлять, хотя это было почти невозможно.
Накануне немцы заняли село Н., и жители, уходя, подожгли поле. К сожалению, они подожгли его немного раньше, чем бы нам хотелось. Сами того не зная, они выкуривали нас теперь из безопасного места.
Так или иначе, нужно было трогаться в путь. Мейлицев приказал заводить мотор, и мы пошли, держась «под дымом». Это была единственная возможность укрыться от немецкого огня. Мы двинулись вперед, хотя с каждой минутой дым все больше душил нас и слезы застилали глаза.
По правую руку от нас скользил огонь, то подходя к машине так близко, что механик- водитель невольно поворачивал руль, то удаляясь в хлеба.
Страшным было небо — такое низкое, что стоило, кажется, встать на ноги, чтобы достать до него головой. Оно было низкое и тяжелое, террасами стлался дым, там темно-красный, там золотисто-синий, и маленькое солнце без лучей висело среди окрашенных заревом туч.
Короче говоря, мы на полном ходу вошли в лес и укрылись в орешнике. Теперь можно было спокойно дожидаться ночи.
Механик-водитель дежурил в отделении управления, а мы с Мей лицевым пошли на разведку. Уж больно тихий был этот лес в пяти-шести километрах от немецких позиций! Но лес был как лес. Правда, он был сильно потрепан артиллерийским огнем, и в некоторых местах торчали лишь остовы осин и елей. Я прополз, должно быть, с пол километра и ничего не заметил. Пора было возвращаться назад.
Ручеек выбегал на лесную тропинку. Я выпил воды, умылся и стал наполнять флягу. И вот, только что я подставил флягу, как едва не выронил ее из рук: где-то очень близко от меня послышался стон.
Не меньше двадцати минут я, как мертвый, лежал под кустом, держа в руках открытую флягу. За кустом начиналась лужайка, покрытая густой, высокой, очень зеленой травой, — такие места у нас в Курской называются «холодным покосом». Начинало темнеть, но по траве был виден след — точно поблескивало там, где она была примята. Что делать? Я подождал еще немного и осторожно пополз к примятому месту.