Кто сделал Хлестакова ревизором? Как Хлестакову удалось обманывать?Специально ли он это делал? Каков он. Дайте характеристику Хлестакову. На ком сосредоточил наше внимание автор, на Хлестакове или на чиновниках города? Почему?
Последняя реплика гоголевской пьесы, возвещающая о приезде настоящего ревизора, который требует «сей же час к себе», вполне применима к театральной ситуации своего времени. Комедия в определенном смысле осуществила проверку сценического искусства второй половины 1830-х годов.
«Ревизор» вошел в российскую жизнь стремительно и властно. В январе 1836 г. писатель читал пьесу у В. А. Жуковского, в марте цензура дала разрешение на постановку, в апреле-мае «Ревизор» вступил на подмостки двух театральных центров страны — Петербурга и Москвы, подтвердив тем самым мысль Гоголя о том, что «драма живет только на сцене» (X, 263). То есть не и полгода с момента первого чтения пьесы, и она, по определению П. А. Вяземского, стала фактом «литературным, общественным и нравственным»1. Он же свидетельствовал о своеобразной моде на «Ревизора», сложившейся в светских кругах: «Лучшее общество сидит в ложах и креслах, когда его играют; брошюрка „Ревизора“ лежит на модных столиках из мастерской Гамбса»2. Цензор А. В. Никитенко отметил в своем дневнике: «Комедия Гоголя «Ревизор» наделала много шуму. Ее беспрестанно дают — почти через день. Государь был на первом представлении, хлопал и много смеялся <...> Была государыня с наследником и великими княжнами. Их эта комедия тоже много тешила. Государь даже велел министрам ехать смотреть „Ревизора“»3.
Все в мире периодично или ритмично, как принято выражаться теперь: даже солнце греет неодинаково, и ему порою бывает надо отдохнуть, успокоиться, и оно отдыхает, покоится 10-12 лет, чтобы потом засверкать с необычною силой. В жизни каждого народа бывают эпохи напряжения сил и их упадка, эпохи равнодушия и ненависти, стремления к материальному благосостоянию и к громким, смелым делам. Законы этого ритма, этой периодичности таинственны и пока совершенно неизвестны науке, которая лишь присматривается к факту, не имея силы объяснить его. Но само явление периодичности, ритма — несомненно в жизни солнца или жизни искусства.
Есть эпохи возрождения, упадка и самые грустные — переходные, когда таланты не дают ничего положительного, цельного, а лишь обещают дать что-то, по-видимому важное, новое, хотя и неизвестно что. Такую эпоху переживаем мы теперь. В другое время даже слабая сравнительно сила распускается полностью, поражает яркостью своих красок. Иногда все живет точно окутанное осенним туманом, иногда — при полном солнечном блеске…
В жизни искусства есть своя таинственная периодичность. Многие, начиная с Аристотеля, пытались пояснить ее законы понятными для нас причинами. Аристотель говорил: «Искусство достигает наивысшего блеска, когда человек наиболее хочет жить…» Но мы не можем принять этого объяснения: факты противоречат ему. Бокль утверждал, что расцвет искусства совпадает с расцветом любознательности вообще, т.е. науки. История несогласна и с ним. Спенсер предложил формулу, которая представляется наиболее вероятной. Он говорит, что область искусства воспоминание, что высочайшие образцы художественного творчества появляются лишь тогда, когда какая-нибудь историческая эпоха пережила себя и исчезает в вечность. Так было в Греции, Риме, Англии. Софокл, Фидий, Эврипид, Аристофан явились в конце доблестной эпохи эллинской жизни; в их время уже начался упадок нравов и даже полное их крушение. Римское искусство, кроме красноречия, все целиком принадлежит периоду империи и упраздненной республики. Шекспир, живя в XVII веке, вдохновлялся средневековыми феодальными нравами, Мильтон был последний из пуритан, итальянец Данте похоронил католицизм, Сервантес — рыцарство, Рабле — средневековые нравы и воспитание…
Последняя реплика гоголевской пьесы, возвещающая о приезде настоящего ревизора, который требует «сей же час к себе», вполне применима к театральной ситуации своего времени. Комедия в определенном смысле осуществила проверку сценического искусства второй половины 1830-х годов.
«Ревизор» вошел в российскую жизнь стремительно и властно. В январе 1836 г. писатель читал пьесу у В. А. Жуковского, в марте цензура дала разрешение на постановку, в апреле-мае «Ревизор» вступил на подмостки двух театральных центров страны — Петербурга и Москвы, подтвердив тем самым мысль Гоголя о том, что «драма живет только на сцене» (X, 263). То есть не и полгода с момента первого чтения пьесы, и она, по определению П. А. Вяземского, стала фактом «литературным, общественным и нравственным»1. Он же свидетельствовал о своеобразной моде на «Ревизора», сложившейся в светских кругах: «Лучшее общество сидит в ложах и креслах, когда его играют; брошюрка „Ревизора“ лежит на модных столиках из мастерской Гамбса»2. Цензор А. В. Никитенко отметил в своем дневнике: «Комедия Гоголя «Ревизор» наделала много шуму. Ее беспрестанно дают — почти через день. Государь был на первом представлении, хлопал и много смеялся <...> Была государыня с наследником и великими княжнами. Их эта комедия тоже много тешила. Государь даже велел министрам ехать смотреть „Ревизора“»3.
Все в мире периодично или ритмично, как принято выражаться теперь: даже солнце греет неодинаково, и ему порою бывает надо отдохнуть, успокоиться, и оно отдыхает, покоится 10-12 лет, чтобы потом засверкать с необычною силой. В жизни каждого народа бывают эпохи напряжения сил и их упадка, эпохи равнодушия и ненависти, стремления к материальному благосостоянию и к громким, смелым делам. Законы этого ритма, этой периодичности таинственны и пока совершенно неизвестны науке, которая лишь присматривается к факту, не имея силы объяснить его. Но само явление периодичности, ритма — несомненно в жизни солнца или жизни искусства.
Есть эпохи возрождения, упадка и самые грустные — переходные, когда таланты не дают ничего положительного, цельного, а лишь обещают дать что-то, по-видимому важное, новое, хотя и неизвестно что. Такую эпоху переживаем мы теперь. В другое время даже слабая сравнительно сила распускается полностью, поражает яркостью своих красок. Иногда все живет точно окутанное осенним туманом, иногда — при полном солнечном блеске…
В жизни искусства есть своя таинственная периодичность. Многие, начиная с Аристотеля, пытались пояснить ее законы понятными для нас причинами. Аристотель говорил: «Искусство достигает наивысшего блеска, когда человек наиболее хочет жить…» Но мы не можем принять этого объяснения: факты противоречат ему. Бокль утверждал, что расцвет искусства совпадает с расцветом любознательности вообще, т.е. науки. История несогласна и с ним. Спенсер предложил формулу, которая представляется наиболее вероятной. Он говорит, что область искусства воспоминание, что высочайшие образцы художественного творчества появляются лишь тогда, когда какая-нибудь историческая эпоха пережила себя и исчезает в вечность. Так было в Греции, Риме, Англии. Софокл, Фидий, Эврипид, Аристофан явились в конце доблестной эпохи эллинской жизни; в их время уже начался упадок нравов и даже полное их крушение. Римское искусство, кроме красноречия, все целиком принадлежит периоду империи и упраздненной республики. Шекспир, живя в XVII веке, вдохновлялся средневековыми феодальными нравами, Мильтон был последний из пуритан, итальянец Данте похоронил католицизм, Сервантес — рыцарство, Рабле — средневековые нравы и воспитание…
Не то же ли самое было и у нас?