Ты помнишь?.. Белые снега
Сугробами сутулятся,
А мы идём – к ноге нога
По незнакомой улице.
Нам семафоры вдалеке
Зажгли огни зелёные,
Ты тянешься к моей руке,
Как тянутся влюблённые.
Быть может, это только страх
Глухого одиночества,
Но я читать хочу в глазах
Нежданное пророчество
И обещание любви,
Такой, что не износится.
Признаюсь я – глаза твои
Мне прямо в сердца просятся.
Проснулся я от солнечных лучей.
Цвела трава. В России было лето.
Как хорошо, что этот мир – ничей:
Ходи, дыши, и нет тебе запрета.
Как хорошо, что кто-то нам сберег
Земной простор – леса, озера, тучи! –
Любимая не пустит на порог,
Неплохо и на камушке горючем.
Спешу к земле, как матери родной,
От всех своих досад и треволнений,
И возле первой нивушки ржаной
Надолго опускаюсь на колени.
2)Я жил далеко на Урале,
В почти недоступной дали.
То льдины у ног проплывали,
То сено на лодках везли.
То словно разрытая яма,
То будто поверхность стекла,
То злая, то добрая Кама,
Как совесть людская была...
Я плыл в сентябре на пароме,
Открытом, без теплых кабин,
И все человечьи пороки
Казались мне пеной глубин.
Ты помнишь?.. Белые снега
Сугробами сутулятся,
А мы идём – к ноге нога
По незнакомой улице.
Нам семафоры вдалеке
Зажгли огни зелёные,
Ты тянешься к моей руке,
Как тянутся влюблённые.
Быть может, это только страх
Глухого одиночества,
Но я читать хочу в глазах
Нежданное пророчество
И обещание любви,
Такой, что не износится.
Признаюсь я – глаза твои
Мне прямо в сердца просятся.
Проснулся я от солнечных лучей.
Цвела трава. В России было лето.
Как хорошо, что этот мир – ничей:
Ходи, дыши, и нет тебе запрета.
Как хорошо, что кто-то нам сберег
Земной простор – леса, озера, тучи! –
Любимая не пустит на порог,
Неплохо и на камушке горючем.
Спешу к земле, как матери родной,
От всех своих досад и треволнений,
И возле первой нивушки ржаной
Надолго опускаюсь на колени.
2)Я жил далеко на Урале,
В почти недоступной дали.
То льдины у ног проплывали,
То сено на лодках везли.
То словно разрытая яма,
То будто поверхность стекла,
То злая, то добрая Кама,
Как совесть людская была...
Я плыл в сентябре на пароме,
Открытом, без теплых кабин,
И все человечьи пороки
Казались мне пеной глубин.