Поэма Н.А. Некрасова «Мороз, Красный нос» не случайно определяется даже недоброжелателями и противниками поэта в момент ее выхода как «капитальнейшее произведение из всех его сочинений». Критик Н.Б. (псевдоним Н.Ф. Павлова) ни в коей мере не принадлежал к числу почитателей Некрасова-поэта, поэтому, несмотря на столь высокую оценку, дал повод одному из представителей академического некрасововедения В.Е. Евгеньеву-Максимову в «Жизни и деятельности Н.А. Некрасова» встать на защиту почитаемого им поэта: «Нечего доказывать, насколько была враждебна по своим основным установкам революционно-демократическая поэзия Некрасова реакционному мировоззрению славянофилов, а потому нет ничего удивительного, что отношение Н.Б. к поэзии Некрасова вообще и, в частности, к «Морозу…» сугубо отрицательное». Однако сам автор своеобразно высказался по поводу «направления» своей поэмы, которую, безусловно, выделял из ряда других поэм и лирических стихотворений о «женской доле».
Вот что известно по поводу знаменательного факта чтения вслух самим Некрасовым на вечере Литературного фонда в 1864г: « Некрасов объявил спокойным тоном, как-то особенно напирая на каждое слово, что его новое произведение не имеет никакой задней мысли, другими словами, никакого служения направлению. “ Мне хотелось, – сказал господин Некрасов, – написать несколько картинок русской сельской жизни. Я попытался изобразить судьбу нашей крестьянской женщины; я внимания слушателей, ибо если они не найдут в моей поэме того, что я задумал, они ничего не найдут”» (Курсив наш – С.Р.) В.А. Сапогов, автор одного из самых глубоких исследований по поэме, дает свой комментарий к поступку Некрасова: «Разумеется, Некрасов не отказывается от “служения направлению’’, но он хочет, чтобы читатель увидел в поэме нечто большее, чем только изображение крестьянской доли. “Несколько картинок из сельской жизни”, “судьба нашей крестьянской женщины “, возвышенные поэтом до высокого искусства, должно понимать как основу общечеловеческого бытия – такова основная мысль поэмы».
Полностью принимая посыл исследователя по поводу «общечеловеческого» начала, присущего авторскому замыслу, хочется обратить особое внимание на усиление роли читателя (слушателя). Фактор читательского соавторства и подчеркивается самими Некрасовым, и выделяется исследователем. В чем же скрытый смысл заявления о намерении «не следовать направлению» в случае с поэмой? Могло ли это означать дискредитацию «чужого слова», желание защититься от него, заранее используя аргументы противника? Но данное утверждение, да еще в устной форме, могло быть понято превратно и противниками, и союзниками, что в данном случае не входило в планы автора, который настолько дорожил своим созданием, что решил озвучить написанное. Был ли поэт искренним, когда призывал своего (а значит, уже ждущего от него привычных форм взаимодействия) читателя к новой, деавтоматизированной рецептивной установке? Установке, которая позволила бы поэме попасть, как хотелось этого поэту, в поле нераскрытых смыслов и возможных прочтений. Используя личный контакт, прибегая к неблагодарному занятию (самоописанию), автор выходит лицом к лицу с читателем, чтобы прямо попросить его отказаться от непосредственного вхождения в текст, найти в поэме то, что поэт предполагал в качестве единственно возможной формы конкретизации – эстетической.
Концепты «гражданственность», «социальность», «прозаичность», «страдания народа», – словом, все, что к моменту выхода поэмы уже превратилось в горизонт ожидания читателя, по очень важным для автора причинам должно было абстрагироваться от привычных структурных и семантических связей. Таким образом, мы имеем дело с попыткой включить читателя в непривычную для него рецептивную практику, изменив не только установку на восприятие («несколько картинок из русской жизни»), но и конечный результат эстетической коммуникации. Однако, не надеясь на импликацию «проницательного» читателя, автор индексирует новое понимание ключевыми, сигнальными импульсами – «судьба нашей крестьянской женщины». В актуализированной семе «судьба», по мнению А. Вежбицкой, «особый фатализм русской души». Однако не менее значимым и по особому выделенным среди литературоведческих интерпретативных концептов становится концепт «зима», который приобретает обширную метафорическую обусловленность.
Поэма Н.А. Некрасова «Мороз, Красный нос» не случайно определяется даже недоброжелателями и противниками поэта в момент ее выхода как «капитальнейшее произведение из всех его сочинений». Критик Н.Б. (псевдоним Н.Ф. Павлова) ни в коей мере не принадлежал к числу почитателей Некрасова-поэта, поэтому, несмотря на столь высокую оценку, дал повод одному из представителей академического некрасововедения В.Е. Евгеньеву-Максимову в «Жизни и деятельности Н.А. Некрасова» встать на защиту почитаемого им поэта: «Нечего доказывать, насколько была враждебна по своим основным установкам революционно-демократическая поэзия Некрасова реакционному мировоззрению славянофилов, а потому нет ничего удивительного, что отношение Н.Б. к поэзии Некрасова вообще и, в частности, к «Морозу…» сугубо отрицательное». Однако сам автор своеобразно высказался по поводу «направления» своей поэмы, которую, безусловно, выделял из ряда других поэм и лирических стихотворений о «женской доле».
Вот что известно по поводу знаменательного факта чтения вслух самим Некрасовым на вечере Литературного фонда в 1864г: « Некрасов объявил спокойным тоном, как-то особенно напирая на каждое слово, что его новое произведение не имеет никакой задней мысли, другими словами, никакого служения направлению. “ Мне хотелось, – сказал господин Некрасов, – написать несколько картинок русской сельской жизни. Я попытался изобразить судьбу нашей крестьянской женщины; я внимания слушателей, ибо если они не найдут в моей поэме того, что я задумал, они ничего не найдут”» (Курсив наш – С.Р.) В.А. Сапогов, автор одного из самых глубоких исследований по поэме, дает свой комментарий к поступку Некрасова: «Разумеется, Некрасов не отказывается от “служения направлению’’, но он хочет, чтобы читатель увидел в поэме нечто большее, чем только изображение крестьянской доли. “Несколько картинок из сельской жизни”, “судьба нашей крестьянской женщины “, возвышенные поэтом до высокого искусства, должно понимать как основу общечеловеческого бытия – такова основная мысль поэмы».
Полностью принимая посыл исследователя по поводу «общечеловеческого» начала, присущего авторскому замыслу, хочется обратить особое внимание на усиление роли читателя (слушателя). Фактор читательского соавторства и подчеркивается самими Некрасовым, и выделяется исследователем. В чем же скрытый смысл заявления о намерении «не следовать направлению» в случае с поэмой? Могло ли это означать дискредитацию «чужого слова», желание защититься от него, заранее используя аргументы противника? Но данное утверждение, да еще в устной форме, могло быть понято превратно и противниками, и союзниками, что в данном случае не входило в планы автора, который настолько дорожил своим созданием, что решил озвучить написанное. Был ли поэт искренним, когда призывал своего (а значит, уже ждущего от него привычных форм взаимодействия) читателя к новой, деавтоматизированной рецептивной установке? Установке, которая позволила бы поэме попасть, как хотелось этого поэту, в поле нераскрытых смыслов и возможных прочтений. Используя личный контакт, прибегая к неблагодарному занятию (самоописанию), автор выходит лицом к лицу с читателем, чтобы прямо попросить его отказаться от непосредственного вхождения в текст, найти в поэме то, что поэт предполагал в качестве единственно возможной формы конкретизации – эстетической.
Концепты «гражданственность», «социальность», «прозаичность», «страдания народа», – словом, все, что к моменту выхода поэмы уже превратилось в горизонт ожидания читателя, по очень важным для автора причинам должно было абстрагироваться от привычных структурных и семантических связей. Таким образом, мы имеем дело с попыткой включить читателя в непривычную для него рецептивную практику, изменив не только установку на восприятие («несколько картинок из русской жизни»), но и конечный результат эстетической коммуникации. Однако, не надеясь на импликацию «проницательного» читателя, автор индексирует новое понимание ключевыми, сигнальными импульсами – «судьба нашей крестьянской женщины». В актуализированной семе «судьба», по мнению А. Вежбицкой, «особый фатализм русской души». Однако не менее значимым и по особому выделенным среди литературоведческих интерпретативных концептов становится концепт «зима», который приобретает обширную метафорическую обусловленность.