Название предлагаемой книги, возможно, не является достаточно строгим, поскольку мифотворчество содержит лишь бессознательно-поэтическое начало, и потому применительно к мифу нельзя говорить о собственно художественных приемах, средствах выразительности, стиле и тому подобных объектах поэтики. Однако мифам свойственно претворение общих представлений в чувственно-конкретной форме, т. е. та самая образность, которая специфична для искусства и которую последнее в известной мере унаследовало от мифологии; древнейшая мифология в качестве некоего синкретического единства заключала в себе зародыши не только религии и древнейших философских представлений (формировавшихся, правда, в процессе преодоления мифологических истоков), но также искусства, прежде всего – словесного. Художественная форма унаследовала от мифа и конкретно-чувственный обобщения, и самый синкретизм. Литература на протяжении своего развития длительное время прямо использовала традиционные мифы в художественных целях. Поэтому термин «поэтика мифа» с известными оговорками применяется нами при рассмотрении специфики мифа в аспекте предыстории литературы с неизбежным отвлечением от религиоведческой стороны проблемы мифа. Кроме того, термин «поэтика мифа», или «поэтика мифотворчества», или «поэтика мифологизирования», приобретает особый смысл в связи с сознательным обращением к мифологии некоторых писателей XX в. (Джойс, Кафка, Лоренс, Йетс, Элиот, О'Нил, Кокто, не укладывающиеся в рамки модернизма Т. Манн, Маркес и др.) обычно как к инструменту художественной организации материала и средству выражения неких «вечных» психологических начал или хотя бы стойких национальных культурных моделей, а также в связи с возникновением особой ритуально-мифологической школы в литературоведении, для которой всякая поэтика есть поэтика мифа (М. Бодкин, Н. Фрай и другие описывают литературное произведение в терминах мифа и ритуала).
Подобный мифологизм в литературе и литературоведении, характерный для модернизма, но далеко к нему не сводящийся в силу разнообразия идейных и художественных устремлений писателей, пришел на смену традиционному реализму XIX в., сознательно ориентированному на правдоподобное отображение действительности, создание художественной истории своего времени и допускающему элементы мифологизма лишь имплицитно.
Название предлагаемой книги, возможно, не является достаточно строгим, поскольку мифотворчество содержит лишь бессознательно-поэтическое начало, и потому применительно к мифу нельзя говорить о собственно художественных приемах, средствах выразительности, стиле и тому подобных объектах поэтики. Однако мифам свойственно претворение общих представлений в чувственно-конкретной форме, т. е. та самая образность, которая специфична для искусства и которую последнее в известной мере унаследовало от мифологии; древнейшая мифология в качестве некоего синкретического единства заключала в себе зародыши не только религии и древнейших философских представлений (формировавшихся, правда, в процессе преодоления мифологических истоков), но также искусства, прежде всего – словесного. Художественная форма унаследовала от мифа и конкретно-чувственный обобщения, и самый синкретизм. Литература на протяжении своего развития длительное время прямо использовала традиционные мифы в художественных целях. Поэтому термин «поэтика мифа» с известными оговорками применяется нами при рассмотрении специфики мифа в аспекте предыстории литературы с неизбежным отвлечением от религиоведческой стороны проблемы мифа. Кроме того, термин «поэтика мифа», или «поэтика мифотворчества», или «поэтика мифологизирования», приобретает особый смысл в связи с сознательным обращением к мифологии некоторых писателей XX в. (Джойс, Кафка, Лоренс, Йетс, Элиот, О'Нил, Кокто, не укладывающиеся в рамки модернизма Т. Манн, Маркес и др.) обычно как к инструменту художественной организации материала и средству выражения неких «вечных» психологических начал или хотя бы стойких национальных культурных моделей, а также в связи с возникновением особой ритуально-мифологической школы в литературоведении, для которой всякая поэтика есть поэтика мифа (М. Бодкин, Н. Фрай и другие описывают литературное произведение в терминах мифа и ритуала).
Подобный мифологизм в литературе и литературоведении, характерный для модернизма, но далеко к нему не сводящийся в силу разнообразия идейных и художественных устремлений писателей, пришел на смену традиционному реализму XIX в., сознательно ориентированному на правдоподобное отображение действительности, создание художественной истории своего времени и допускающему элементы мифологизма лишь имплицитно.
нельзя короче
Дульсинея Тобосская
ее имя - романтическое изобретение Дон Кихота.
У Дон Кихота не было возлюбленной, поэтому деревенская
девица Альдонса Лоренсо, названная Дульсинеей,
вполне сгодилась на роль дамы его сердца, поскольку
странствующий рыцарь обязан иметь таковую.
Но в селе Тобосо, в нескольких милях от его собственной
деревни, живет прототип этой принцессы. В реальности
ее зовут Альдонса Лоренсо, и она пригожая крестьянская
девушка, мастерица солить свинину и веять зерно.
Это все.
Изумрудно-зеленые глаза, которые Дон Кихот приписывает ей
из своей любви к зеленому цвету, романтический вымысел,
как и странное имя.
Описание, которое дает ей Санчо, следует отвергнуть, так
как историю о передаче ей письма своего господина он выдумал.
Однако он хорошо с ней знаком - это смуглая, высокая, крепкая
девушка, с громким голосом и дразнящим смехом.
Перед тем как отправиться к ней с посланием, Санчо описывает
ее своему господину: "... и могу сказать, что барру она мечет
не хуже самого здоровенного парня изо всей нашей деревни.
Девка ой-ой-ой, с ней не шути, и швея, и жница, и в дуду игрица,
и за себя постоять мастерица, и любой рыцарь, коли она
согласится стать его возлюбленной, будет за ней, как за
каменной стеной. А уж глотка, мать честная, а уж голосина!
А главное, она совсем не кривляка - вот что дорого, готова к
любым услугам, со всеми посмеется и изо всего устроит
веселье и потеху".
В конце первой главы мы узнаем, что одно время Дон Кихот
был влюблен в Альдонсу Лоренсо и всякий раз, когда ему
случалось проходить по Тобосо, он восхищался этой
миловидной девушкой.
"И вот она-то и показалась ему достойною титула владычицы
его помыслов; и, выбирая для нее имя, которое не слишком
резко отличалось бы от ее собственного и в то же время
напоминало и приближалось бы к имени какой-нибудь
принцессы или знатной сеньоры, положил он назвать ее
Дульсинеей Тобосскою, - ибо родом она была из Тобосо, -
именем, по его мнению, приятным для слуха, изысканным
и глубокомысленным".
Он любил ее целых двенадцать лет (ему около пятидесяти),
и за все эти двенадцать лет он видел ее только трижды
или четырежды и никогда с ней не говорил, и, разумеется,
она не замечала его взглядов.
Вот почему ему достаточно воображать и верить, что добрая
Альдонса Лоренсо прекрасна и чиста, а до ее рода ей мало нужды, -
"ведь ей в орден не вступать, значит, и незачем о том справляться, -
словом, в его представлении это благороднейшая принцесса
в мире. И Дон Кихот заключает: "Надобно тебе знать, Санчо, что
более, чем что-либо, возбуждают любовь две вещи,
каковы суть великая красота и доброе имя, а Дульсинея имеет
право гордиться и тем и другим: в красоте она не имеет соперниц,
и лишь у весьма немногих столь же доброе имя, как у нее.
Коротко говоря, я полагаю, что все, сказанное мною сейчас, - это
сущая правда и что тут нельзя прибавить или убавить ни единого
слова, и воображению моему она представляется так, как я того
хочу: и в рассуждении красоты, и в рассуждении знатности,
и с нею не сравнится Елена, и до нее не поднимется Лукреция
и никакая другая из славных женщин протекших столетий, -
равной ей не сыщешь ни у греков, ни у латинян, ни у варваров.
А люди пусть говорят, что угодно, ибо если невежды станут
меня порицать, то строгие судьи меня обелят".
В ходе безумных приключений рыцаря с его воспоминаниями
об Альдонсе Лоренсо что-то происходит, конкретные детали
выцветают и образ Альдонсы растворяется в романтическом
обобщении, зовущемся Дульсинеей.
Образ Дульсинеи пронизывает всю книгу, но, вопреки ожиданиям,
читатель никогда не встретится с ней в Тобосо.
Объяснение: