Сорвались паруса, руль сломан… смерч морской Вселил в матросов страх, как помп зловещих стоны; Надежды рухнули, и с похоронным звоном Кровавый солнца диск уходит на покой.
Стихии водной власть вздымается волной, Взирает адский дух, из глубины взнесенный, Чтоб на корабль пасть во мраке разъяренном, Подобно воину, стремящемуся в бой.
Кто полумертв, лежит, кто, в муках изнывая, В отчаянье друзьям объятья простирает; Кто молится, чтоб смерть молитвой отпугнуть.
И лишь один сидел, в глубоком отчужденье, И думал: счастлив тот, кто завершил свой путь, Встречая с верою последние мгновенья [1 – с. 70 – 71].
В первом катрене дается теза: описывается положение, которое свидетельствует об обреченности корабля и плывущих на нем. Этот образ, созданный эпитетами: «сорвались паруса», «сломан руль», усиливается природными метаморфозами: уплывающее с горизонта светило, предвещающее гибель всем находящимся на судне. Мицкевич создал психологический эффект. Природная картина гармонирует с состоянием матросов и доводит их отчаяние до апогея. Строфа, естественно, завершена. Но она требует выплеска эмоций, поскольку высока энергия слога, генерирующего весь набор чувств, характерных для этой тезы. У сонета, помимо его диалектической структуры, есть семантическое пространство, построенное по принципу: тема – развитие – кульминация – финал. Тематику обреченности почти разрушенного судна и его обитателей продолжает второй катрен. И, если первый катрен, носит описательный характер, и события протекают в относительно умеренном темпе, то во втором они развиваются молниеносно. Некий «адский дух» готов проглотить свою жертву по неведомым нам капризам природы, а, может, Воле Высших Сил, которые должны брать дань за неосмысленное нами бытие. Фактор противопоставления, хоть и представлен тонко, ощутим. Если во втором катрене очевидно буйство водной стихии, которая выпускает воителя тьмы для окончательной схватки со своими жертвами, то в первом – она сосредоточена в подтексте: подводное течение смысла, вернее, замысла поэта. Это подлинная стихия: ею обуреваемы те, которые борются с ней. И она ничем не менее сильна, чем первая. Две буйные стихии сливаются друг с другом в третью, поэтическую, которой уже обуреваем сам поэт. Действие, вызывающее противодействие, один из важных моментов закона единства и борьбы противоположностей. В действительности стихия их чувств не в состоянии укротить стихию морскую, обрекающую их души на гибель. Но обречена ли душа умирающего? – извечный вопрос, стоящий перед человеком. Каждому хочется верить в то, что он сможет найти веру в светлое будущее – пусть даже находящееся за пределами его понимания. И вот он превосходный синтез столкновения этих миров – стихий – наглядный образец гармонии двух антиномий. Неважно, в каком физическом состоянии не находился бы обреченный, он не верит в то, что обречен. Он борется до самого последнего вздоха, но не за эту жизнь, что неумолимо покидает его плоть, а тот призрак, который может предстать перед ним новым Эдемом.
Резюме убеждает читателя и не только тем, что легко умирать тому, кто верит, но и тем, что из каждого правила должно быть исключение. Последняя строка сонета является его замком, «последние мгновения» - ключевым словом, что соответствует концепции этого произведения. Сонет «Буря» можно ассоциативно сравнить с сонетом Александра Федорова «На волнах», чья фабула трогает до глубины души, картиной лирической утонченности, несмотря на бушующий в своем неистовстве шторм. Подобный контраст, создаваемый описаньем маленькой «певчей птички» на фоне свирепствующей по эдгаровски демонической стихии, позволяет получить дантову формулу примиренья Земли и Неба. Здесь океан является т.н. связующим между ними звеном: с одной стороны, как принадлежащий Земле, с другой, как включающий в себя Небо, в качестве отраженья. Но, главное, впереди: снятие противоречий подкупает до слез.
Она о гибели грозящей ей не знала. Вокруг был океан. Да небо без границ. Сюда не залетал никто из смелых птиц [7 – с.500].
Возвращаясь к творчеству Мицкевича, следует отметить само качество сонета «Буря». Ведь создается впечатление, что корабль должен вот-вот исчезнуть с облика Вселенной, что до его гибели остается только миг… И это так, но длится он на протяжении всего сонета, т.е., целую Вечность.
Одиночество – излюбленная тематика в творчестве Мицкевича. Она символична и красной нитью проходит через многие его произведения, в особенности, через два уже представленных нами сонета. Есть нечто схожее в образах двух героев из этих сонетов.
Сорвались паруса, руль сломан… смерч морской
Вселил в матросов страх, как помп зловещих стоны;
Надежды рухнули, и с похоронным звоном
Кровавый солнца диск уходит на покой.
Стихии водной власть вздымается волной,
Взирает адский дух, из глубины взнесенный,
Чтоб на корабль пасть во мраке разъяренном,
Подобно воину, стремящемуся в бой.
Кто полумертв, лежит, кто, в муках изнывая,
В отчаянье друзьям объятья простирает;
Кто молится, чтоб смерть молитвой отпугнуть.
И лишь один сидел, в глубоком отчужденье,
И думал: счастлив тот, кто завершил свой путь,
Встречая с верою последние мгновенья [1 – с. 70 – 71].
В первом катрене дается теза: описывается положение, которое свидетельствует об обреченности корабля и плывущих на нем. Этот образ, созданный эпитетами: «сорвались паруса», «сломан руль», усиливается природными метаморфозами: уплывающее с горизонта светило, предвещающее гибель всем находящимся на судне. Мицкевич создал психологический эффект. Природная картина гармонирует с состоянием матросов и доводит их отчаяние до апогея. Строфа, естественно, завершена. Но она требует выплеска эмоций, поскольку высока энергия слога, генерирующего весь набор чувств, характерных для этой тезы. У сонета, помимо его диалектической структуры, есть семантическое пространство, построенное по принципу: тема – развитие – кульминация – финал.
Тематику обреченности почти разрушенного судна и его обитателей продолжает второй катрен. И, если первый катрен, носит описательный характер, и события протекают в относительно умеренном темпе, то во втором они развиваются молниеносно. Некий «адский дух» готов проглотить свою жертву по неведомым нам капризам природы, а, может, Воле Высших Сил, которые должны брать дань за неосмысленное нами бытие.
Фактор противопоставления, хоть и представлен тонко, ощутим. Если во втором катрене очевидно буйство водной стихии, которая выпускает воителя тьмы для окончательной схватки со своими жертвами, то в первом – она сосредоточена в подтексте: подводное течение смысла, вернее, замысла поэта. Это подлинная стихия: ею обуреваемы те, которые борются с ней. И она ничем не менее сильна, чем первая. Две буйные стихии сливаются друг с другом в третью, поэтическую, которой уже обуреваем сам поэт.
Действие, вызывающее противодействие, один из важных моментов закона единства и борьбы противоположностей. В действительности стихия их чувств не в состоянии укротить стихию морскую, обрекающую их души на гибель. Но обречена ли душа умирающего? – извечный вопрос, стоящий перед человеком. Каждому хочется верить в то, что он сможет найти веру в светлое будущее – пусть даже находящееся за пределами его понимания. И вот он превосходный синтез столкновения этих миров – стихий – наглядный образец гармонии двух антиномий. Неважно, в каком физическом состоянии не находился бы обреченный, он не верит в то, что обречен. Он борется до самого последнего вздоха, но не за эту жизнь, что неумолимо покидает его плоть, а тот призрак, который может предстать перед ним новым Эдемом.
Резюме убеждает читателя и не только тем, что легко умирать тому, кто верит, но и тем, что из каждого правила должно быть исключение. Последняя строка сонета является его замком, «последние мгновения» - ключевым словом, что соответствует концепции этого произведения.
Сонет «Буря» можно ассоциативно сравнить с сонетом Александра Федорова «На волнах», чья фабула трогает до глубины души, картиной лирической утонченности, несмотря на бушующий в своем неистовстве шторм. Подобный контраст, создаваемый описаньем маленькой «певчей птички» на фоне свирепствующей по эдгаровски демонической стихии, позволяет получить дантову формулу примиренья Земли и Неба. Здесь океан является т.н. связующим между ними звеном: с одной стороны, как принадлежащий Земле, с другой, как включающий в себя Небо, в качестве отраженья. Но, главное, впереди: снятие противоречий подкупает до слез.
Она о гибели грозящей ей не знала.
Вокруг был океан. Да небо без границ.
Сюда не залетал никто из смелых птиц [7 – с.500].
Возвращаясь к творчеству Мицкевича, следует отметить само качество сонета «Буря». Ведь создается впечатление, что корабль должен вот-вот исчезнуть с облика Вселенной, что до его гибели остается только миг… И это так, но длится он на протяжении всего сонета, т.е., целую Вечность.
Одиночество – излюбленная тематика в творчестве Мицкевича. Она символична и красной нитью проходит через многие его произведения, в особенности, через два уже представленных нами сонета. Есть нечто схожее в образах двух героев из этих сонетов.