И вдруг все ожило: и леса, и пруды, и степи. Сыплется величественный гром украинского соловья; и чудится, что и месяц заслушался его посреди неба. Как очарованное, дремлет на возвышении село. Еще более, еще лучше блестят при месяце толпы хат; еще ослепительнее вырезываются из мрака низкие стены их. Песни умолкли. Все тихо. Благочестивые люди уже спят. Где-где только светятся узенькие окна. Перед порогами иных только хат запоздалая семья совершает свой поздний ужин».
В описании вечных красот природы Гоголь является сыном юга, с любовью наслаждающимся ими.
В первой части «Вечеров» талант Гоголя, как живописателя природы, проявлялся с особенным блеском в «Майской ночи», во второй – в «Ночи перед Рождеством».
В «Майской ночи» невыразимое обаяние чувствуется в двух-трех предложениях, рисующих негу весеннего вечера. «Было то время, когда, утомленные дневными трудами и заботами, парубки и девушки шумно собирались в кружок, в блеске чистого вечера, выливать свое веселье в звуки, всегда неразлучные с унынием. И задумавшийся вечер мечтательно обнимал синее небо, превращая все в неопределенность и даль». Здесь описание природы находится в прекрасной гармонии с внутренним миром человека.
Особенного совершенства достигает Гоголь в «Ночи перед Рождеством», где перед глазами ночь, дышится здоровым морозным воздухом и чувствуется во всех жилах веселье и бодрость.
«Чудно блещет месяц! Трудно рассказать, как хорошо потолкаться в такую ночь между кучею хохочущих и поющих девушек и между парубками, готовыми на все шутки и выдумки, какие может только внушить весело смеющаяся ночь. Под плотным кожухом тепло; от мороза еще живее горят щеки, на шалости сам лукавый подталкивает сзади». Все это действительно как будто «живет и движется перед нами».
При изображении картин природы в «Вечерах» особенно ярко проявляется лирическое настроение Гоголя. Его знаменитые описания украинской ночи («Майская ночь») или Днепра («Страшная месть»), эти чудные картины, невольно поднимаются над землею подобно неуловимому идеалу.
Вот летний день. Неизмеримый голубой океан, который сладострастно сжимает в своих объятиях влюбленную землю; а на земле недвижно стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнечных лучей зажигают на них целые живописные массы листьев: куда достигнут они, там прыщет золото; куда не проникнут, там лежит темная как ночь тень … Какие краски и какие контрасты!
А вот летняя ночь. Необъятный небесный свод, он горит и дышит; в этом необъятном своде движется океан благоуханий; под ним лежит земля, вся в серебряном свете, а на этом громадном море серебряного света лежит огромная тень полных мрака лесов … Какие могучие штрихи!
Или вот величественный Днепр. Днем это голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реющая по зеленому миру; никто, кроме солнца и голубого неба, не глядит в середину этого необъятного зеркала. Ночью это бесконечное темное лоно, в котором отдались разом все звезды, осыпавшиеся с Божьей ризы. В бурю это — водяные холмы, ударяющиеся о прибрежные горы, над которыми, горами же по нему ходят черные тучи …
А вот, наконец, гоголевская степь. Это опять зелено-золотой океан, по нем брызнули миллионы разных цветов, а над ним — тысячи птичьих голосов.
Читая эти описания, не столько видишь самые картины, сколько переживаешь какое-то чудное настроение. И невольно хочется воскликнуть, как восклицает Гоголь в одном из этих описаний («Майская ночь»): «А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно встают в ее глубине» …
Но картины природы у Гоголя не только величественны: они еще и живы. Все его громадные силуэты живут самой полной жизнью. Необъятный небесный свод горит и дышит, земля нежится в его объятиях, леса толпятся к зеркалу Днепра и любуются своим светлым зраком; даже необъятный простор Руси глядит на поэта полными ожидания очами!
Иногда эти живые силуэты принимают самый фантастический вид. «Любо глянуть с середины Днепра», говорил Гоголь («Страшная месть»), «на высокие горы, на широкие луга, на зеленые леса!
Горы те — не горы: подошвы у них нет; внизу их, как и вверху, острая вершина, и под ними и над ними высокое небо. Те леса, что стоят на холмах, не леса: то волосы, поросшие на косматой голове лесного деда. Под нею в воде моется борода, и под бородою и над волосами высокое небо.
Те луга — не луга: то зеленый пояс, перепоясавший по середине круглое небо; и в верхней половине прогуливается месяц». Сколько тут величественной, мифологической фантазии!
.
И вдруг все ожило: и леса, и пруды, и степи. Сыплется величественный гром украинского соловья; и чудится, что и месяц заслушался его посреди неба. Как очарованное, дремлет на возвышении село. Еще более, еще лучше блестят при месяце толпы хат; еще ослепительнее вырезываются из мрака низкие стены их. Песни умолкли. Все тихо. Благочестивые люди уже спят. Где-где только светятся узенькие окна. Перед порогами иных только хат запоздалая семья совершает свой поздний ужин».
В описании вечных красот природы Гоголь является сыном юга, с любовью наслаждающимся ими.
В первой части «Вечеров» талант Гоголя, как живописателя природы, проявлялся с особенным блеском в «Майской ночи», во второй – в «Ночи перед Рождеством».
В «Майской ночи» невыразимое обаяние чувствуется в двух-трех предложениях, рисующих негу весеннего вечера. «Было то время, когда, утомленные дневными трудами и заботами, парубки и девушки шумно собирались в кружок, в блеске чистого вечера, выливать свое веселье в звуки, всегда неразлучные с унынием. И задумавшийся вечер мечтательно обнимал синее небо, превращая все в неопределенность и даль». Здесь описание природы находится в прекрасной гармонии с внутренним миром человека.
Особенного совершенства достигает Гоголь в «Ночи перед Рождеством», где перед глазами ночь, дышится здоровым морозным воздухом и чувствуется во всех жилах веселье и бодрость.
«Чудно блещет месяц! Трудно рассказать, как хорошо потолкаться в такую ночь между кучею хохочущих и поющих девушек и между парубками, готовыми на все шутки и выдумки, какие может только внушить весело смеющаяся ночь. Под плотным кожухом тепло; от мороза еще живее горят щеки, на шалости сам лукавый подталкивает сзади». Все это действительно как будто «живет и движется перед нами».
При изображении картин природы в «Вечерах» особенно ярко проявляется лирическое настроение Гоголя. Его знаменитые описания украинской ночи («Майская ночь») или Днепра («Страшная месть»), эти чудные картины, невольно поднимаются над землею подобно неуловимому идеалу.
Вот летний день. Неизмеримый голубой океан, который сладострастно сжимает в своих объятиях влюбленную землю; а на земле недвижно стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнечных лучей зажигают на них целые живописные массы листьев: куда достигнут они, там прыщет золото; куда не проникнут, там лежит темная как ночь тень … Какие краски и какие контрасты!
А вот летняя ночь. Необъятный небесный свод, он горит и дышит; в этом необъятном своде движется океан благоуханий; под ним лежит земля, вся в серебряном свете, а на этом громадном море серебряного света лежит огромная тень полных мрака лесов … Какие могучие штрихи!
Или вот величественный Днепр. Днем это голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реющая по зеленому миру; никто, кроме солнца и голубого неба, не глядит в середину этого необъятного зеркала. Ночью это бесконечное темное лоно, в котором отдались разом все звезды, осыпавшиеся с Божьей ризы. В бурю это — водяные холмы, ударяющиеся о прибрежные горы, над которыми, горами же по нему ходят черные тучи …
А вот, наконец, гоголевская степь. Это опять зелено-золотой океан, по нем брызнули миллионы разных цветов, а над ним — тысячи птичьих голосов.
Читая эти описания, не столько видишь самые картины, сколько переживаешь какое-то чудное настроение. И невольно хочется воскликнуть, как восклицает Гоголь в одном из этих описаний («Майская ночь»): «А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно встают в ее глубине» …
Но картины природы у Гоголя не только величественны: они еще и живы. Все его громадные силуэты живут самой полной жизнью. Необъятный небесный свод горит и дышит, земля нежится в его объятиях, леса толпятся к зеркалу Днепра и любуются своим светлым зраком; даже необъятный простор Руси глядит на поэта полными ожидания очами!
Иногда эти живые силуэты принимают самый фантастический вид. «Любо глянуть с середины Днепра», говорил Гоголь («Страшная месть»), «на высокие горы, на широкие луга, на зеленые леса!
Горы те — не горы: подошвы у них нет; внизу их, как и вверху, острая вершина, и под ними и над ними высокое небо. Те леса, что стоят на холмах, не леса: то волосы, поросшие на косматой голове лесного деда. Под нею в воде моется борода, и под бородою и над волосами высокое небо.
Те луга — не луга: то зеленый пояс, перепоясавший по середине круглое небо; и в верхней половине прогуливается месяц». Сколько тут величественной, мифологической фантазии!