Видимо, первым наметил контуры столь популярной впоследствии антитезы С. С. Уваров в рецензии на батюшковские «Опыты в стихах и прозе»: «Жуковский более красноречив и устремлен ввысь. Батюшков же изысканнее и законченнее; один смелее, другой не оставляет ничего на волю случая; первый – поэт Севера, второй – поэт Юга» и т.п. [1] [Le Conservateur Impartial. 1817. № 83. P. 414. Цитируется по переводу В. А. Мильчиной в изд.: Арзамас: Сб. в двух книгах. М.: Худ. лит., 1994. Кн. I. С. 96]. Эта идея была подхвачена и развита П. А. Плетневым [2] [Плетнев П. А. Заметка о сочинениях Жуковского и Батюшкова. – Плетнев П. А. Статьи. Стихотворения. Письма. М.: Сов. Россия, 1988. С. 24-28], не раз варьировалась в журнальных статьях 1820–1830-х гг. и, наконец, была – на новых основаниях – канонизирована В. Г. Белинским, при ее к своей гегельянской формуле литературного развития [3] [Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья третья. – Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М.: Изд. АН СССР, 1955. Т. 7. С. 224. Впрочем, как всегда у Белинского (чего нельзя сказать о его новейших последователях), жесткость доктрины смягчена исключительным литературным чутьем критика (см., например, с. 240 и след.)]. У современных историков литературы эта концепция, лишившись «философского» обоснования, приобрела черты истины, в общем, не требующей доказательств. Такой подход, «разводящий» пути двух поэтов, как бы дезавуирует известное высказывание Пушкина о «школе, основанной Жуковским и Батюшковым» [4] [Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М.; Л., 1949. Т. 11. С. 110]. Между тем суждение Пушкина примечательно не только как мнение человека, более чем компетентного в вопросах поэзии: оно, как это ни парадоксально, также восходит к уже знакомой нам традиции, заложенной Уваровым и Плетневым. Ибо, отмечая черты несходства между двумя поэтами, Уваров вместе с тем подчеркивал, что Жуковский и Батюшков – «блестящие представители» одной («новой») поэтической школы; равным образом и для Плетнева Жуковский и Батюшков вместе «начали новый период русской поэзии» [5] [Арзамас. Кн. 2. С. 96, Плетнев П. А. Статьи. Стихотворения Письма. С. 24].
"Сказание о Белгородском киселе" - это историческая фантазия летописца, и даже несколько юмористическая фантазия, что не слишком соответствует грозной эпохе Киевской Руси, когда на наши южные границы ополчились племена кочевников из Дикого поля и русичам пришлось упорно отстаивать свою независимость. Сказание повествует об осаде города Белгорода войском печенегов - дикого, кровожадного и хищнического степного народа. Изнурённые голодом жители решают сдаться чужеземцам, но некий старик отговаривает их от этого и вразумляет, как перехитрить врагов. Горожане варят кисель, заполняют им городской колодец, а затем показывают этот колодец печенежским послам, утверждая, что "сама земля рождает пищу для них", и поэтому осада бессмысленна. Удивлённые печенеги отступают от города. Здесь сокрыта насмешка над дикими, непросвещёнными степняками; автор утверждает своим соотечественникам, что русские не должны покорятся недолюдям - чужеземцам. Однажды узнали недруги, что нет Великого князя на Руси, пришли и стали под городом Белгородом. И не давали выйти из города, и был в городе голод сильный, и не мог никто И сказали в городе: "Вот уже скоро умрем от голода, а нет от князя. Сдадим город врагу". Был же один старец, который, услышав об этом, сказал горожанам: "Послушайте меня, не сдавайтесь еще три дня и сделайте то, что я вам велю". И сказал им: "Соберите хоть по горсти овса, пшеницы и меда и сварите сытный кисель. Выкопайте колодец и поставьте в него бочку с киселем". Они же радостно пошли и сделали все, как он велел. И сказали горожане, придя к недругу: "Присылайте к нам послов, чтобы посмотреть, что творится в городе нашем". Враги же обрадовались, подумав, что хотят им сдаться. Пришли вражеские послы в город, и сказали им белгородцы: "Зачем губите себя? Разве можете осаждать наш город бесконечно? Если будете стоять и 10 лет, то что сделаете нам? Мы имеем пищу от земли. Если не верите, то посмотрите своими глазами". И привели их к колодцу, где был кисель. Удивились послы и сказали: "Не поверят нам начальники наши, если не отведают сами". Белгородцы же налили им корчагу кисельного раствора. Ели начальники неприятельские тот кисель и удивлялись. Сняли осаду и пошли от города восвояси.
"Сказание о белгородском киселе" — это типичный народный рассказ об обмане врагов хитростью.-Сам рассказ
Такой подход, «разводящий» пути двух поэтов, как бы дезавуирует известное высказывание Пушкина о «школе, основанной Жуковским и Батюшковым» [4] [Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М.; Л., 1949. Т. 11. С. 110]. Между тем суждение Пушкина примечательно не только как мнение человека, более чем компетентного в вопросах поэзии: оно, как это ни парадоксально, также восходит к уже знакомой нам традиции, заложенной Уваровым и Плетневым. Ибо, отмечая черты несходства между двумя поэтами, Уваров вместе с тем подчеркивал, что Жуковский и Батюшков – «блестящие представители» одной («новой») поэтической школы; равным образом и для Плетнева Жуковский и Батюшков вместе «начали новый период русской поэзии» [5] [Арзамас. Кн. 2. С. 96, Плетнев П. А. Статьи. Стихотворения Письма. С. 24].
"Сказание о белгородском киселе" — это типичный народный рассказ
об обмане врагов хитростью.-Сам рассказ