Рассказ о любви старика Тараса («Приемыш») к лебедю подобен лирической песне. Тарас не просто знает все места вокруг своего жилья верст на пятьдесят. Он душой по¬стиг «всякий обычай лесной птицы и лесного зверя». Он любуется птицей, счастлив в общении с природой, ценит ее открытость, непостижимое богатство ее красок, ее ность успокоить, насладить голодающую по ласке душу: «Та¬рас жил на Светлом уже сорок лет. Когда-то у него были и своя семья и дом, а теперь он жил бобылем. Дети перемерли, жена тоже умерла, а Тарас безвыходно оставался на Светлом по целым годам. — Не скучно тебе, дедушка? — спросил я, когда мы воз¬вращались с рыбной ловли. — Жутко одинокому-то в лесу... — Одному? Тоже и скажет барин... Я тут князь князем живу. Все у меня есть. И птица всякая, и рыба, и трава. Ко¬нечно, говорить не умеют, да я-то понимаю все. Сердце ра¬дуется в другой раз смотреть на божью тварь... У всякой свой порядок и свой ум...» Старик был доволен своим Приемышем, и все разговоры в конце концов сводились к нему: «— Гордая, настоящая царская птица, — объяснил он. — Помани его кормом, да не дай, в другой раз и не пойдет, свой характер тоже имеет, даром что птица...» Рассказ старика о том, как лебедь, его Приемыш, тяжело расставался, улетая со стаей своих сородичей, открывает тре¬петное, противоречивое состояние души человека ного к большой любви: «Мой-то Приемыш сначала сторо¬нился от диких лебедей: подплывет к ним и назад. Те гогочут по-своему, зовут его, а он домой... Дескать, у меня свой дом есть. Так три дня это у них было. Все, значит, переговаривались по-своему, по-птичьему. Ну, а потом, вижу, мой При¬емыш затосковал... Вот все равно как человек тоскует. Вый¬дет это на берег, встанет на одну ногу и начнет кричать. Да ведь как жалобно кричит... На меня тоску нагонял, а Собель-ко, дурак, волком воет. Известно, вольная птица, кровь-то сказалась...» Улетел лебедь, издав по-своему крик прощаль¬ный. Старик и собака его Собелько страдают, но оба пони¬мают: каждому живому существу свое предназначение.
— Не скучно тебе, дедушка? — спросил я, когда мы воз¬вращались с рыбной ловли. — Жутко одинокому-то в лесу...
— Одному? Тоже и скажет барин... Я тут князь князем живу. Все у меня есть. И птица всякая, и рыба, и трава. Ко¬нечно, говорить не умеют, да я-то понимаю все. Сердце ра¬дуется в другой раз смотреть на божью тварь... У всякой свой порядок и свой ум...»
Старик был доволен своим Приемышем, и все разговоры в конце концов сводились к нему:
«— Гордая, настоящая царская птица, — объяснил он. — Помани его кормом, да не дай, в другой раз и не пойдет, свой характер тоже имеет, даром что птица...»
Рассказ старика о том, как лебедь, его Приемыш, тяжело расставался, улетая со стаей своих сородичей, открывает тре¬петное, противоречивое состояние души человека ного к большой любви: «Мой-то Приемыш сначала сторо¬нился от диких лебедей: подплывет к ним и назад. Те гогочут по-своему, зовут его, а он домой... Дескать, у меня свой дом есть. Так три дня это у них было. Все, значит, переговаривались по-своему, по-птичьему. Ну, а потом, вижу, мой При¬емыш затосковал... Вот все равно как человек тоскует. Вый¬дет это на берег, встанет на одну ногу и начнет кричать. Да ведь как жалобно кричит... На меня тоску нагонял, а Собель-ко, дурак, волком воет. Известно, вольная птица, кровь-то сказалась...» Улетел лебедь, издав по-своему крик прощаль¬ный. Старик и собака его Собелько страдают, но оба пони¬мают: каждому живому существу свое предназначение.