ох ты гой еси, царь иван васильевич!
про тебя нашу песню сложили мы,
про твово любимого опричника
да про смелого купца, про калашникова;
мы сложили ее на старинный лад,
мы певали ее под гуслярный звон
и причитывали да присказывали.
православный народ ею тешился,
а боярин матвей ромодановский
нам чарку поднес меду пенного,
а боярыня его белолицая
поднесла нам на блюде серебряном
полотенце новое, шелком шитое.
угощали нас три дни, три ночи
и всё слушали — не наслушались.
i
не сияет на небе солнце красное,
не любуются им тучки синие:
то за трапезой сидит во златом венце,
сидит грозный царь иван васильевич.
позади его стоят стольники,
его всё бояре да князья,
по бокам его всё опричники;
и пирует царь во славу божию,
в удовольствие свое и веселие.
улыбаясь, царь повелел тогда
вина сладкого заморского
нацедить в свой ковш
и поднесть его опричникам.
— и все пили, царя славили.
лишь один из них, из опричников,
удалой боец, буйный молодец,
в золотом ковше не мочил усов;
опустил он в землю очи темные,
опустил головушку на широку грудь —
а в груди его была дума крепкая.
вот нахмурил царь брови черные
и навел на него очи зоркие,
словно ястреб взглянул с высоты небес
на младого голубя сизокрылого, —
да не поднял глаз молодой боец.
вот об землю царь стукнул палкою,
и дубовый пол на полчетверти
он железным пробил оконечником —
да не вздрогнул и тут молодой боец.
вот промолвил царь слово грозное —
и очнулся тогда добрый молодец.
«гей ты, верный наш слуга, кирибеевич,
аль ты думу затаил нечестивую?
али славе нашей завидуешь?
али служба тебе честная прискучила?
когда всходит месяц — звезды радуются,
что светлей им гулять по поднебесью;
а которая в тучку прячется,
та стремглав на землю
неприлично же тебе, кирибеевич,
царской радостью гнушатися;
а из роду ты ведь скуратовых,
и семьею ты вскормлен »
отвечает так кирибеевич,
царю грозному в пояс кланяясь:
«государь ты наш, иван васильевич!
не кори ты раба недостойного:
сердца жаркого не залить вином,
думу черную — не запотчевать!
а прогневал я тебя — воля царская:
прикажи казнить, рубить голову,
тяготит она плечи богатырские,
и сама к сырой земле она клонится».
и сказал ему царь иван васильевич:
«да об чем тебе, молодцу, кручиниться?
не истерся ли твой парчевой кафтан?
не измялась ли шапка соболиная?
не казна ли у тебя поистратилась?
иль зазубрилась сабля закаленная?
или конь захромал, худо кованный?
или с ног тебя сбил на кулачном бою,
на москве-реке, сын купеческий? »
покачав головою кудрявою:
«не родилась та рука заколдованная
ни в боярском роду, ни в купеческом;
аргамак мой степной ходит весело;
как стекло горит сабля вострая;
а на праздничный день твоей милостью
мы не хуже другого нарядимся.
как я сяду поеду на лихом коне
за москву-реку покататися,
кушачком подтянуся шелковым,
заломлю набочок шапку бархатную,
черным соболем , —
у ворот стоят у тесовыих
красны девушки да молодушки
и любуются, глядя, перешептываясь;
лишь одна не глядит, не любуется,
полосатой фатой
на святой руси, нашей матушке,
не найти, не сыскать такой красавицы:
ходит плавно — будто лебедушка;
смотрит сладко — как голубушка;
молвит слово — соловей поет;
горят щеки ее румяные,
как заря на небе божием;
косы русые, золотистые,
в ленты яркие заплетенные,
по плечам бегут, извиваются,
с грудью белою цалуются.
во семье родилась она купеческой,
прозывается аленой дмитревной.
как увижу ее, я и сам не свой:
опускаются руки сильные,
помрачаются очи бойкие;
скучно, грустно мне, православный царь,
одному по свету маяться
опостыли мне кони легкие,
опостыли наряды парчовые,
и не надо мне золотой казны:
с кем казною своей поделюсь теперь?
перед кем покажу удальство свое?
перед кем я нарядом похвастаюсь?
отпусти меня в степи приволжские,
на житье на вольное, на казацкое.
уж сложу я там буйную головушку
и сложу на копье бусурманское;
и разделят по себе злы татаровья
коня доброго, саблю острую
и седельце браное черкасское.
мои очи слезные коршун выклюет,
мои кости сирые дождик вымоет,
и без похорон горемычный прах
на четыре стороны »
и сказал, смеясь, иван васильевич:
«ну, мой верный слуга! я твоей беде,
твоему горю пособить постараюся.
вот возьми перстенек ты мой яхонтовый
да возьми ожерелье жемчужное.
прежде свахе смышленой покланяйся
и пошли дары драгоценные
как полюбишься — празднуй свадебку,
не полюбишься — не прогневайся».
не сказал тебе правды истинной,
не поведал тебе, что красавица
в церкви божией перевенчана,
перевенчана с молодым купцом
по закону нашему христианскому.
***
ай, , пейте — дело разумейте!
уж потешьте вы доброго боярина
и боярыню его белолицую!
ох ты гой еси, царь иван васильевич!
про тебя нашу песню сложили мы,
про твово любимого опричника
да про смелого купца, про калашникова;
мы сложили ее на старинный лад,
мы певали ее под гуслярный звон
и причитывали да присказывали.
православный народ ею тешился,
а боярин матвей ромодановский
нам чарку поднес меду пенного,
а боярыня его белолицая
поднесла нам на блюде серебряном
полотенце новое, шелком шитое.
угощали нас три дни, три ночи
и всё слушали — не наслушались.
i
не сияет на небе солнце красное,
не любуются им тучки синие:
то за трапезой сидит во златом венце,
сидит грозный царь иван васильевич.
позади его стоят стольники,
его всё бояре да князья,
по бокам его всё опричники;
и пирует царь во славу божию,
в удовольствие свое и веселие.
улыбаясь, царь повелел тогда
вина сладкого заморского
нацедить в свой ковш
и поднесть его опричникам.
— и все пили, царя славили.
лишь один из них, из опричников,
удалой боец, буйный молодец,
в золотом ковше не мочил усов;
опустил он в землю очи темные,
опустил головушку на широку грудь —
а в груди его была дума крепкая.
вот нахмурил царь брови черные
и навел на него очи зоркие,
словно ястреб взглянул с высоты небес
на младого голубя сизокрылого, —
да не поднял глаз молодой боец.
вот об землю царь стукнул палкою,
и дубовый пол на полчетверти
он железным пробил оконечником —
да не вздрогнул и тут молодой боец.
вот промолвил царь слово грозное —
и очнулся тогда добрый молодец.
«гей ты, верный наш слуга, кирибеевич,
аль ты думу затаил нечестивую?
али славе нашей завидуешь?
али служба тебе честная прискучила?
когда всходит месяц — звезды радуются,
что светлей им гулять по поднебесью;
а которая в тучку прячется,
та стремглав на землю
неприлично же тебе, кирибеевич,
царской радостью гнушатися;
а из роду ты ведь скуратовых,
и семьею ты вскормлен »
отвечает так кирибеевич,
царю грозному в пояс кланяясь:
«государь ты наш, иван васильевич!
не кори ты раба недостойного:
сердца жаркого не залить вином,
думу черную — не запотчевать!
а прогневал я тебя — воля царская:
прикажи казнить, рубить голову,
тяготит она плечи богатырские,
и сама к сырой земле она клонится».
и сказал ему царь иван васильевич:
«да об чем тебе, молодцу, кручиниться?
не истерся ли твой парчевой кафтан?
не измялась ли шапка соболиная?
не казна ли у тебя поистратилась?
иль зазубрилась сабля закаленная?
или конь захромал, худо кованный?
или с ног тебя сбил на кулачном бою,
на москве-реке, сын купеческий? »
отвечает так кирибеевич,
покачав головою кудрявою:
«не родилась та рука заколдованная
ни в боярском роду, ни в купеческом;
аргамак мой степной ходит весело;
как стекло горит сабля вострая;
а на праздничный день твоей милостью
мы не хуже другого нарядимся.
как я сяду поеду на лихом коне
за москву-реку покататися,
кушачком подтянуся шелковым,
заломлю набочок шапку бархатную,
черным соболем , —
у ворот стоят у тесовыих
красны девушки да молодушки
и любуются, глядя, перешептываясь;
лишь одна не глядит, не любуется,
полосатой фатой
на святой руси, нашей матушке,
не найти, не сыскать такой красавицы:
ходит плавно — будто лебедушка;
смотрит сладко — как голубушка;
молвит слово — соловей поет;
горят щеки ее румяные,
как заря на небе божием;
косы русые, золотистые,
в ленты яркие заплетенные,
по плечам бегут, извиваются,
с грудью белою цалуются.
во семье родилась она купеческой,
прозывается аленой дмитревной.
как увижу ее, я и сам не свой:
опускаются руки сильные,
помрачаются очи бойкие;
скучно, грустно мне, православный царь,
одному по свету маяться
опостыли мне кони легкие,
опостыли наряды парчовые,
и не надо мне золотой казны:
с кем казною своей поделюсь теперь?
перед кем покажу удальство свое?
перед кем я нарядом похвастаюсь?
отпусти меня в степи приволжские,
на житье на вольное, на казацкое.
уж сложу я там буйную головушку
и сложу на копье бусурманское;
и разделят по себе злы татаровья
коня доброго, саблю острую
и седельце браное черкасское.
мои очи слезные коршун выклюет,
мои кости сирые дождик вымоет,
и без похорон горемычный прах
на четыре стороны »
и сказал, смеясь, иван васильевич:
«ну, мой верный слуга! я твоей беде,
твоему горю пособить постараюся.
вот возьми перстенек ты мой яхонтовый
да возьми ожерелье жемчужное.
прежде свахе смышленой покланяйся
и пошли дары драгоценные
ты своей алене дмитревне:как полюбишься — празднуй свадебку,
не полюбишься — не прогневайся».
ох ты гой еси, царь иван васильевич!
обманул тебя твой лукавый раб,не сказал тебе правды истинной,
не поведал тебе, что красавица
в церкви божией перевенчана,
перевенчана с молодым купцом
по закону нашему христианскому.
***
ай, , пойте — только гусли стройте!ай, , пейте — дело разумейте!
уж потешьте вы доброго боярина
и боярыню его белолицую!