Напишите сочинение- рассуждение на тему "Данко нашего времени. Кто он?" Можно написать сочинение о любом человеке, который привлек ваше внимание своей необычной жизнью, каким-то героическим поступком , совершенным ради людей.
Только не с инета просто запалят или у кого то будет такое же
Еремеевна "с рабским подобострастием" служит Простаковым, несмотря на все их обиды: "...сложа руки, стала как вкопанная, выпяля глаза на Стародума, с рабским подобострастием..." Еремеевна - усердная работница: "...Я не усердна вам, матушка! Уж как больше служить, не знаешь… рада бы не токмо что... живота не жалеешь… а все не угодно..." Еремеевна Простаковым похитить Софью. Этот поступок характеризует ее не с лучшей стороны: "...отталкивая от Софьи Еремеевну, которая за нее было уцепилась..." "...Злодеи! Идучи сюда, вижу множество людей, которые, подхватя ее под руки, несмотря на сопротивление и крик, сводят уже с крыльца к карете..." (Милон о похищении Софьи) Еремеевна любит Митрофана и заботится о нем. Она ласково называет Митрофана "дитем", хотя ему уже 15 лет: "...Дитя не потаил, уж давно-де, дядюшка, охота берет..." "...Да во здравие, матушка. Я вить сказала это для Митрофана же Терентьевича. Протосковал до самого утра..." Старуха Еремеевна защищает Митрофана, когда Скотинин нападает на него: "...(заслоня Митрофана, остервенясь и подняв кулаки). Издохну на месте, а дитя не выдам. Сунься, сударь, только изволь сунуться. Я те бельмы-то выцарапаю..." Неблагодарный Митрофан не любит и не ценит Еремеевну, несмотря на всю ее заботу о нем: "...Пострел их побери и с Еремеевной..." (Митрофан) Критика об образе Еремеевны в комедии "Недоросль" "...характер мамы [кормилицы Еремеевны], хотя вскользь обозначенный, удивительно верен: в нем много русской холопской оригинальности..." (П. А. Вяземский "Фон-Визин", 1830 г.)
эту темноту и непостижимость, непонятность пьесы. Гесснер говорит, что
«Гамлет» – трагедия масок. Мы стоим перед Гамлетом и его трагедией, как
излагает это мнение Куно Фишер, как бы перед завесой. Мы все думаем, что
за ней находится какой-то образ, но под конец убеждаемся, что этот
образ не что иное, как сама завеса. По словам Берне, Гамлет – это нечто
несообразное, хуже, чем смерть, еще не рожденное. Гёте говорил о мрачной
проблеме по поводу этой трагедии. Шлегель приравнивал ее к
иррациональному уравнению, Баумгардт говорит о сложности фабулы, которая
содержит длинный ряд разнообразных и неожиданных событий. «Трагедия
„Гамлет“ действительно похожа на лабиринт» , – соглашается Куно Фишер. «В
„Гамлете“, – говорит Г. Брандес, – над пьесой не витает „общий смысл“
или идея целого. Определенность не была тем идеалом, который носился
перед глазами Шекспира… Здесь немало загадок и противоречий, но
притягательная сила пьесы в значительной степени обусловлена самою ее
темнотой» (21, с. 38). Говоря о «темных» книгах, Брандес находит, что
такой книгой является «Гамлет» : «Местами в драме открывается как бы
пропасть между оболочкой действия и его ядром» (21, с. 31). «Гамлет
остается тайной, – говорит Тен-Бринк, – но тайною неодолимо
привлекательной вследствие нашего сознания, что это не искусственно
придуманная, а имеющая свой источник в природе вещей тайна» (102, с.
142). "Но Шекспир создал тайну, – говорит Дауден, – которая осталась для
мысли элементом, навсегда возбуждающим ее и никогда не разъяснимым ею
вполне. Нельзя поэтому предполагать, чтобы какая-нибудь идея
или магическая фраза могла разрешить трудности, представляемые драмой,
или вдруг осветить все то, что в ней темно. Неясность присуща
произведению искусства, которое имеет в виду не какую-нибудь задачу, но
жизнь; а в этой жизни, в этой истории души, которая проходила по
сумрачной границе между ночною тьмою и дневным светом, есть… много
такого, что ускользает от всякого исследования и сбивает его с толку"
(45, с. 131). Выписки можно было бы продолжить до бесконечности, так как
все решительно критики, за исключением отдельных единиц,
останавливаются на этом. Хулители Шекспира, как Толстой, Вольтер и
другие, говорят то же самое. Вольтер в предисловии к трагедии
«Семирамида» говорит, что «ход событий в трагедии „Гамлет“ представляет
из себя величайшую путаницу» , Рюмелин говорит, что «пьеса в целом
непонятна» (см. 158, с. 74 – 97).