Найдите эпитеты повторы и ид. О покорении Сибири Ермаком Услыхал царь Иван, что за Уралом лежит земля богаче
той, которая ему подвластна. Знал он, что ту землю Си-
бирью зовут, много в ней всякого добра таится, да только
далеко она от его царства. Много ночей и дней не спал
царь Иван, все думу думал: как это царство хана покорить,
а его землю к своему царству прирезать? Думал, думал
Да и то верно, слыхал про него я, да только где он
теперь есть, наверное, как в поле ветер, гуляет, где ночь
Встал Иван-царь позвал к себе слуг верных и
Объездили слуги весь Дон, всех конных и пеших порас-
спросили, все знают удалого казака Ермака, но никто не
Иван, но ничего придумать не мог, не было у него той си
лы, которая бы покорила Кучумово царство. Занемог царь
и слег в постель. Прислужники его, бояре, запечалились,
боялись, как бы им без царя не остаться, что же
они тогда делать будут. Подошли они к его постели и спра-
шивают:
Отчего же ты, царь-батюшка, занемог, какая дума
тяжелая на сердце твоем лежит?
Царь закрыл глаза и подумал, сказать ли им про свою
думу или нет? Он знал, что бояре в деле ему не
что потрясут они бородами да кафтанами, повздыхают, на
том их совет и кончится. Так оно и получилось. Ушли боя-
ре к себе восвояси. Подходит к царю один его бедный слуга
из крестьян и спрашивает:
Откуда на тебя, царь-батюшка, хвороба навали-
лась?
Издалека, ответил царь.
Может я тебе?
Бояре были не а тебе и Бог не велел. Ты
скажи-ка лучше, кто есть в моем царстве храбрый да уда-
лый, кто смерти не боится, кого молния не ударит и гром
не оглушит?
Подумал слуга и говорит:
Найдется в твоем царстве такой человек, слыхал я
про него с малых лет, зовут его Ермак Тимофеевич, уда-
лый казак донской, службу верную, царь-батюшка, он тебе
сослужит.
проведет, где день просвищет.
3
отправил их на Дон казака Ермака Тимофеевича искать
14
Своеобразие пьес Чехова замечалось его современниками при первых постановках. Сначала оно воспринималось как неумение Чехова справиться с задачей последовательного драматического движения. Рецензенты говорили об отсутствии «сценичности», о «растянутости», о «недостатке действия», о «беспорядочности диалога», о «разбросанности композиции» и слабости фабулы. Театральная критика всё больше упрекала Чехова в том, что он вводит в свои пьесы излишние подробности быта и тем самым нарушает все законы сценического действия. Однако для самого Антона Павловича воспроизведение сферы быта было непременным условием — иначе для него терялся смысл всего замысла. Чехов говорил:
« Требуют, чтобы были герой, героиня, сценические эффекты. Но ведь в жизни не каждую минуту стреляются, вешаются, объясняются в любви. И не каждую минуту говорят умные вещи. Они больше едят, пьют, волочатся, говорят глупости. И вот надо, чтобы это было видно на сцене. Надо создать такую пьесу, где бы люди приходили, уходили, обедали, разговаривали о погоде, играли в винт, но не потому, что так нужно автору, а потому, что так происходит в действительной жизни.»
« Пусть на сцене все будет так же сложно и так же вместе с тем просто, как в жизни. Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни.»
В драматургии Чехова, вопреки всем традициям, события отводятся на периферию как кратковременная частность, а обычное, ровное, ежедневно повторяющееся, для всех привычное составляет главный массив всего содержания пьесы. Практически все пьесы Чехова построены на подробном описании быта, посредством которого до читателей доносятся особенности чувств, настроений, характеров и взаимоотношений героев. Подбор бытовых линий осуществляется по принципу их значимости в общем эмоциональном содержании жизни.
Нередко Чехов использует так называемые «случайные» реплики персонажей. При этом диалог непрерывно рвётся, ломается и путается в каких-то совсем посторонних и ненужных мелочах. Однако подобные диалоги и реплики в общем сценическом контексте у Чехова осуществляют своё назначение не прямым предметным смыслом своего содержания, а тем жизненным самочувствием, какое в них проявляется.
К. С. Станиславский и Вл. И. Немирович-Данченко заметили наиболее существенный принцип в драматическом движении чеховских пьес, так называемое «подводное течение». Именно они впервые раскрыли за внешне бытовыми эпизодами и деталями присутствие непрерывного внутреннего интимно-лирического потока и приложили все усилия, чтобы донести новую интерпретацию чеховской драмы до зрителя. Благодаря Станиславскому и Немировичу-Данченко заражающая сила пьес Чехова стала очевидной.