На другой стене висели ландкарты, все почти изорванные, но искусно подкленные рукою Карла Иваныча. На третьей стене, в середине которой была дверь вниз, с одной стороны висели две линейки: одна -- изрезанная, наша, другая -- новенькая,собственная, употребляемая им более для поощрения, чем для линевания; с другой -- черная доска, на которой кружками отмечались наши большие проступки и крестиками -- маленькие. Налево от доски был угол, в который нас ставили на колени. Как мне памятен этот угол! Помню заслонку в печи, отдушник в этой заслонке и шум, который он производил, когда его поворачивали. Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени и спина заболят, и думаешь: "Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле и читать свою гидростатику, -- а каково мне?" -- и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю -- право, один страх хуже всякого наказания. Оглянешься на Карла Иваныча, -- а он сидит себе с книгой в руке и как будто ничего не замечает. и так далее
Там много описаний