В повести "Шинель" мы встречаемся с Акакием Акакиевичем Башмачкиным, титулярным советником, "над которым, как известно, натрунились и наострились вдоволь разные писатели, имеющие похвальное обыкновение налегать на тех, которые не могут кусаться". Это был человек робкий и угнетенный своим социальным положением человек, "забитое, бессловесное существо, безропотно сносящее насмешки сослуживцев", как говорит автор. Работа у него была самая ничтожная - переписывание различных документов и бумаг. Он настолько свыкся с отведенной ему социальной ролью, что переписывание даже начало доставлять ему удовольствие, превратилось в некое хобби. Его не интересовал ни смысл его работы, ни содержание бумаг, и если ему предлагали задания, требующие умственной нагрузки или творчества, он начинал беспокоиться и нервничать, а потому предпочитал формальное переписывание: "Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь". Будучи воспитан в духе покорности и повиновения начальству, он не просто сносит издевательства своих сослуживцев, но и будто не замечает их и не говорит с ними. Живя в своем "маленьком мире", Акакий Акакиевич "ни один раз в жизни не обратил внимания на то, что делается каждый день на улице", и только в "переписывании виделся ему какой-то свой разнообразный и приятный мир". Фамилия Б., произошедшая от башмака, комически обыгрывается Гоголем; повествователь якобы пребывает в законном недоумении по поводу столь абсурдной генеалогии Б.: «И отец, и дед, и даже шурин (брат жены, но Б., как известно, не женат — замечено М.Вай-скопфом), и все совершенно Башмачкины ходили в сапогах, переменяя только раза три в год подметки». В сочетании с фекальной символикой имени и отчества — Акакий Акакиевич (А.Крученых; Ранкур-Лаферрьер) — фа-’ милия Б. приобретает двусмысленно-пародийное звучание, подчеркивая внешнюю невзрачность облика Б., привыкшего ощущать себя на месте в самом низу социальной иерархической лестницы. Отсюда возможная символическая интерпретация фамилии Б. в качестве знака «низшего телесного плана» (М.Вайскопф) как проявление ущербности, ибо башмак — метафора бренного материального мира или, согласно философу Сковороде, идеи которого, вероятно, оказали влияние на мировоззрение Гоголя, подошва есть фигура праха. гоБашмак, таким образом, ассоциируется с темой смерти Б. и скрыто предвещает ее фатальную неизбежность.
Портрет Б. рисуется Гоголем подчеркнуто незавершенным, недовошющенным, иллюзорным; целостность Б. должна быть впоследствии восстановлена с шинели. Рождение Б. выстраивает модель алогичного и грандиозно-космического гоголевского мира, где действуют не реальные время и пространство, а поэтическая вечность и человек перед лицом Рока. Вместе с тем это рождение является мистическим зеркалом смерти Б.: только что родившая Б. мать именуется Гоголем «покойницей» и «старухой», сам Б. «сделал такую гримасу», будто предчувствовал, что будет «вечным титулярным советником»; крещение Б., происходящее сразу же после рождения и дома, а не в церкви, скорее напоминает отпевание покойника, нежели крестины младенца; отец Б. тоже оказывается как бы вечным покойником («Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий»).
Фамилия Б., произошедшая от башмака, комически обыгрывается Гоголем; повествователь якобы пребывает в законном недоумении по поводу столь абсурдной генеалогии Б.: «И отец, и дед, и даже шурин (брат жены, но Б., как известно, не женат — замечено М.Вай-скопфом), и все совершенно Башмачкины ходили в сапогах, переменяя только раза три в год подметки». В сочетании с фекальной символикой имени и отчества — Акакий Акакиевич (А.Крученых; Ранкур-Лаферрьер) — фа-’ милия Б. приобретает двусмысленно-пародийное звучание, подчеркивая внешнюю невзрачность облика Б., привыкшего ощущать себя на месте в самом низу социальной иерархической лестницы. Отсюда возможная символическая интерпретация фамилии Б. в качестве знака «низшего телесного плана» (М.Вайскопф) как проявление ущербности, ибо башмак — метафора бренного материального мира или, согласно философу Сковороде, идеи которого, вероятно, оказали влияние на мировоззрение Гоголя, подошва есть фигура праха. гоБашмак, таким образом, ассоциируется с темой смерти Б. и скрыто предвещает ее фатальную неизбежность.
Портрет Б. рисуется Гоголем подчеркнуто незавершенным, недовошющенным, иллюзорным; целостность Б. должна быть впоследствии восстановлена с шинели. Рождение Б. выстраивает модель алогичного и грандиозно-космического гоголевского мира, где действуют не реальные время и пространство, а поэтическая вечность и человек перед лицом Рока. Вместе с тем это рождение является мистическим зеркалом смерти Б.: только что родившая Б. мать именуется Гоголем «покойницей» и «старухой», сам Б. «сделал такую гримасу», будто предчувствовал, что будет «вечным титулярным советником»; крещение Б., происходящее сразу же после рождения и дома, а не в церкви, скорее напоминает отпевание покойника, нежели крестины младенца; отец Б. тоже оказывается как бы вечным покойником («Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий»).